Да, это Ночной город, спокойно соседствующий с дневным Нью-Йорком.
Открытая лавка старьевщика… О, да, в нее я заперся сразу, поселившись в районе. Магазин — не магазин, склад — не склад, всего понемножку, одним словом — лавка, пусть такое тут не в ходу. Хозяин, старый дед, сухой и длинный как жердь, оказался… эмигрантом. Эмигрантов тут пруд пруди, особенно с окраин моей то ли бывшей, то ли никогда ей не ставшей, родины. Желчный чернокнижник Кислинский понаехал в Ночной Город с самого Киева. Ко мне относился странновато, но принимал за своего. Особенно после моего нежелания изымать у него довольно страшноватую коллекцию, хранившуюся в подвальчике дома, что он выкупил под магазин и собственное жилье.
Я, видно, ухмыльнулся воспоминаниям. Ворон, вроде бы смотревший только вперед, но, на самом деле, видевший все, осклабился. Думаете — невозможно осклабиться, имея клюв? Я вам завидую, вы не видели Ворона, довольно скалящегося очередному доказательству человеческой дурости в моем лице:
— Кроу, ты вместе с жетоном отдал те опилки, что заменяют тебе мозги? Чего улыбаешься, дурачок-простофиля?
Сказки, надо полагать, Абак тоже читал. Все чудесатее и чудесатее.
— Вспомнилось кое-что…
— Ты про дерьмовую коллекцию дерьмовых предметов культа в чулане того поца?
Абак мотнул клювом на лавку Кислинского, давно оставшуюся позади.
— Ты-то откуда в курсе?
Ворон предпочел не ответить.
Да, коллекция у Кислинского была так себе. Инкунабулы, рассыпающиеся от времени. Заспиртованные младенцы с явными признаками то ли вырождения, то ли стороннего вмешательства в процесс внутриутробного развития. Засушенные чучела совершенно мерзопакостных уродцев, больше всего напоминающих явные неудачи таксодермистов.
И во все это желчный старик цеплялся как в неотъемлимые части самого себя. Тряс древними бумажками за подписью святейшего Синода, каким-то образом разрешившего ему пользование всем этим хламом взамен оказанных услуг и документами таможни, пропустившей груз после осмотра специального отдела Портового управления.
— За ночь, кстати, ничего не случилось, Кроу, — каркнул Ворон, — можно сказать — все тип-топ.
Мне, в его обществе, порой сильно хотелось перейти на совершенно обсценную лексику, чтобы оценить всю глубину познаний Ворона о моем настоящем происхождении. Но что-то удерживало, вероятнее всего — уважение к древнему и благородному роду Старых. Не иначе.
— Все настолько спокойно, что ты сам успел подремать?
— О, — удивился Абак, — у меня перья сзади кудрявятся?
— Салон пахнет дымом не так сильно, как обычно.