Глава десятая: взвешенные слова, немного обоюдной неприязни и чёртовы фрицы
Некоторые любят боль. Это правда, даже среди моих знакомцев с знакомыми есть любители смачно получить по заднице хлыстом, краснеть от воска, капающего на соски и хрипло сопеть после тугого связывания. Но это их дело, да и боль у них… Немного ненастоящая.
Настоящая разрывает тебя тройным рыбацким крючком, прижигает горящим веником по живому и скрипит по кости ржавой пилой. Вот это — настоящая боль, мать её…
— Решил нарезать торт? — я убрал взгляд от ножа. — Или ты им чистишь ногти?
— Ух… — протянул чернобурый. — Экий храбрая у нас легавая, надо же. Мой братец желает пообщаться, пёс. Ты же ему не откажешь?
Смотрите, какой уверенный в себе тип, а? Я чуть поднял крепкий, хоть металл травить, зеленый ликер:
— Я к нему и собирался. Проводишь, взяв под руку? Так я не красотка, мне такое не польстит.
— Если хочешь, — чернобурый перекинул зубочистку, прикусив с уловимым треском, — могу ускорить, легавый, как буйволов — чем-то острым в задницу.
Мериться длиной и толщиной мне уже надоело, но терять лицо перед Старым, торча перед ним безоружным прямо посреди кучи полукровок и прочих его братьев с сестрицами, да еще в месте, куда людям нет доступа? Увольте, это не ко мне. Осталось найти способ не стушеваться и решить вопрос взвешенно. Смелость и дурость — не одно и то же, а нож у Лиса острый. Даже чересчур.
Случай пришел сам.
— Давай его сюда! — донеслось со стороны стола. И Лафит, мягко встав, тут же оказался подальше, за столом между двух перегородок. Эдакое уютное гнездышко, чтобы пошептаться. Чернобурый оказался не один, двое самых обычных людей-наемников уже подпирали дерево, обшитое тканью, не подпуская никого близко.
— Еще встретимся, легавая, — чернобурый подсыпал яду напоследок, — пока иди.
Спорить не стоило, тем более, что с Лафитом и его людьми мне стоило говорить. А уж никак не драться, доказывая собственную силу. Да и не знаю, как обернулось бы дело, схлестнись мы с чернобурым.
Лафит дымил сигарой, скучно рассматривая меня. Можно, наверное, прожить в Городе всю жизнь, но так и не привыкнуть к кое-кому из Старых. К тем же Воронам или, вот, к Лисам. Гибко-опасным, высоким и тонким рыжим, хотя и не только, хитрым ублюдкам. Таким, как Лафит, соблаговоливший допустить меня до своей особы.
Он переливался червонным золотом, топорща жесткие усы над белой шерстью морды. Из белого у Лафита оказалась она да кончик хвоста. Хотя наверняка говорить не стоило, Лис сидел напротив в отличном костюме-тройке в мелкую полоску и даже с галстуком, не разглядишь.