Я не верил в замешанных макаронников, погибших на складе. Я не знавал Винченцо, но кое в чем разобрался и, думаю, отчет экспертов окажутся лишь подтверждением. Если, конечно, СиКей не заберет тела итальяшек, пряча концы.
Парни Тони Бритвы, как пропавший Смит и те наемники, попали под морок. Им запудрили мозги, заставив работать на сильного колдуна и его цель. Чертов Винченцо палил с томми-гана как ребенок, играя в войну — от бедра и во все стороны. Итальяшки, конечно, люди горячие, но не до такой степени глупости. Навести морок и заставить людей действовать как кукол, дергая за веревочки, под силу далеко не всем Старым в этом городе. Но это ни о чем не говорит,
— Красиво, — скрипнул Абак, кивнув куда-то наверх, — даже небо стало чище ради такого.
Над нами плыл «цеппелин». Серебристая сигара, переливавшаяся люмисцентной рекламой, голубой и серой, лишь чуть заметно красно-бело-черной эмблемой Германии. Дирижабль сверкал освещением длинной гондолы и готовился швартоваться для высадки пассажиров с грузом. Под ним, по эстакаде, державшей сам путь, пролетел поезд подземки, здесь выходящий наружу. И за этими техногенными обычными чудесами — сияли огни Манхэттена, царапавшего небо шпилями и сотнями этажей.
— Тебе это нравится?
Ворон насмешливо хохотнул, получилось чуть страшно, как у дьявола в фильме про Фауста.
— Да, Кроу, мне на самом деле нравится. Чистейшее воплощение человеческого гения безо всякой магии. Ну, почти…
— И чем оно тебя восхищает?
Старые чаще всего считают людишек за что-то вроде забавных и опасных зверьков. Колдуны и ведьмы считают иначе, но во многоим их точки зрения сходятся — люди опасны и для тех и для других. Особенно с нашем человеческим пытливым гением, создавшим, к примеру, унифицированные боеприпасы разного калибра и штуки, посылающие их в цель. Например, как две моих под пальто.
И Абаку мне не верилось.
— Тебе нужно пытаться понимать мир, где ты оказался, Кроу. — Абак хохотнул еще раз. — Мы Вороны, нам нет нужды воевать с вами, мы всегда приспособимся и выживем. Потому мы приняли Договор сразу, без нарушений за все его почти сто лет. И вы нам нравитесь, своей неуемной жаждой своей короткой жизни, наглостью, помогающей брать мир себе и любовью друг к другу.
— Ну надо же… — мне так и смотрелось на Ворона другими глазами. — А ненависть?
— А ненависти достаточно у всех, даже у нас, а вот любви почти нет. Я люблю людей, вот, мотаюсь с тобой.
— Меня ты тоже любишь?
Абак кракнул, закинув орешек.
— За что любить тебя? Я люблю свое дело, оно интересное, а ты как обязательный довесок к нему. Рыба-прилипала, фраерок.