– Ну хотя бы скажи, кто мой настоящий отец. Малк ведь не мой кровный родитель. Свенельд… Ох, хотел бы я, чтобы это оказался он, но да сам уже понял – не он. Однако кто же тогда? Может, скажешь? Э, да что это с тобой?
Он отшатнулся, когда она просто потемнела вся, только глаза желтые светились страшно, руки истончились, пальцы стали превращаться в когти. Миг – и вдруг вылетела она черной вороной, каркнув напоследок громко и зло.
Добрыня перевел дыхание. Н-да, к тому, что твоя мать ведьма, еще привыкнуть надо. В детстве Добрыне это казалось нормальным, даже гордился, что она у него такая. Но сейчас… То ли опасаться ее, то ли придушить поскорее надо. И он понадежнее обмотал вокруг запястья сплетенный из тесемок шнурок. Вроде и незаметный он, но шелковая нить прочна. Вон как его метало в беспамятстве, все тут перевернул, а шнурок выдержал. Может, и с родимой удастся справиться? Если до того дойдет.
И вдруг понял, что не хочет этого. А еще понял, что о родителе своем спрашивать желания больше нет. Ибо жутко. Лучше не знать. И опять подумалось: кто тот темный хозяин, который его зовет? Неужто он мог быть родителем Добрыни? Нет, столько колдовской крови он бы давно не выдержал, почувствовал бы, что с ним что-то не так. А он жил себе и жил.
Размышляя над этим, Добрыня покинул избушку, спустился на землю, стал возиться возле глиняной печурки между кореньями. Какие бы страхи тут ни творились, а чтобы в силе оставаться, человеку поесть нужно.
Он почти кашу уже доваривал, когда какой-то шум отвлек его. Оглянулся и застыл, увидев, как стая темных светлоглазых волков притащила к озеру перед дубом неподвижного Саву. Когда Добрыня от котла поднялся да взял из огня горящую ветку, волки оскалились на него недобро, но не тронули, умчались в чащу сильными, почти беззвучными скачками. «Никак оборотни», – догадался Добрыня. Выждал время, прежде чем к Саве приблизиться. Надо же, словно покрыт чем-то, даже виден нечетко. Но если приглядеться, то кажется, что просто спит себе парень. Даже румянец на щеках проступил, грудь в расшнурованной рыжей рубахе вздымается ровно и глубоко.
Добрыня сперва окликнул Саву, потом подошел, пытался прикоснуться, но рядом услышал:
– Не трогай его, если так же уснуть не хочешь.
Она. Малфрида. И никакая не ворона уже, а молодая красавица, вон даже косы заплести успела, перевила их длинным побегом плюща.
Добрыне ссориться с ней сейчас было пока ни к чему, поэтому позвал к котелку с кашей.
Кашу он сварил по-степному: чистое пшено с поджаренными кусочками сала, луком да зеленью. Малфрида ела с удовольствием, слушала, как он рассказывал, что научился куховарить, когда еще совсем молодым воем ходил в степные дозоры за Змиевые валы