А Добрыня, странное дело, даже не вырывался из ее рук. Только моргнул несколько раз, почувствовав негаданные слезы. Надо же… какая она ласковая. Он о таком и помыслить не мог. Но все же отстранился.
– Признала-таки меня? Значит, помнишь, что со мной подобное и в детстве происходило. Пока Малк на меня крестик не надел…
Думал, что при упоминании креста она опять взъярится, но нет, сидела и плакала, утирая слезы.
Малфрида и впрямь сейчас испытывала к Добрыне столь сильное чувство, такое острое желание защитить его, что сама удивилась этому. Откуда в ней, полудикой, это человеческое, материнское? Силен все же голос крови, как бы она ни противилась ему. К тому же знала: в том, что с сыном происходит, есть ее вина. Обещала она некогда сына хозяину Кромки Кощею, уже даже на алтарь положила, однако тогда Свенельд его спас, потягавшись с самим Темным79. Но Кощей не забыл их уговор, он требовал к себе ее сына, пытался и сам утащить. В детстве с Добрыней такое не раз происходило, но потом прошло. А оказывается… Ведьма и не знала, что это Малк оградил мальчишку от власти темного хозяина. И выходит… только крест этот невзрачный и может Добрыню оберегать.
Пока сквозь всхлипывания Малфрида объясняла все это опешившему сыну, он только молча слушал. Сам уже понял: без защиты креста он не сможет сопротивляться тому, кто зовет.
– Да как же это, во имя всего светлого! Я целую жизнь прожил, неспокойную, деятельную, на всю Русь прославился, всяк меня знает. И вот выходит, что я подвластен кому-то… В голове это не укладывается. – Он развел руками.
Малфрида перевела дыхание, утерла глаза.
– Вот что, голубь мой сизокрылый, выведу я тебя отсюда. Уйдешь в свой обычный мир и живи как знаешь. И поскорей это сделать надо, пока время нави тебя не закружило в водовороте, пока годы в яви в твое отсутствие не пронеслись.
Услышав это, Добрыня вздрогнул. Вспомнил о том, зачем пришел, о том, что в новгородской земле происходит. О мороке ненависти против всего христианского, который и наслала его мать-ведьма. Нет, рано ему еще уходить. Надо сперва все выяснить. И возможно, прямо сейчас, когда мать вдруг вспомнила, кто он ей, пока нежность к нему испытывает.
– Уйти да забыть все, что увидел тут, я еще успею, – сказал он, мягко взяв ее за руку. – Не для того я столько прошел, столько испытал, даже дела все свои государственные оставил, чтобы ты меня услала, так и не позволив нам сблизиться.
– Чего же ты хочешь? – удивленно спросила ведьма. Вроде как даже улыбнуться хотела, но улыбка получилась жалкой, растерянной.