«Сейчас они его раздавят», – с облегчением подумал Мокей. Он напрягся. Ну, еще немного! Не так-то просто было двигать этими огромными кусками глиняной породы, направлять их куда надо. Но он старался, чувствовал, что сможет, понимал, что глиняные истуканы сейчас довершат то, что было его целью. И торжествовал. Вот это бой! Кощей останется доволен им.
И вдруг сквозь грохот и шум он расслышал свое имя.
– Мокей! – кричала ведьма. – Не делай этого, Мокей! Это же твой сын!
Она билась, не в силах выбраться из-под упавшего на нее куска глины, придавившего крыло. Но, даже вырываясь, даже когда крылья ее вновь стали длинными волосами и она почти высвободила их, ведьма не успевала на помощь витязю. Потому и взывала к Мокею:
– Остановись, Мокей Вдовий сын! Ты сейчас убьешь своего кровного сына. Я родила его от тебя! Смотри, как он на тебя похож, Мокей!
Он замер. Ибо всегда знал: в миру есть нечто, что не дает ему навсегда уйти за Кромку. Сын? Что она говорит? Его сын? От ведьмы?
Кромешник дернулся, когда во мраке вспыхнула очередная молния. Вот коварная… Сама заговаривает, но при этом… Однако оказалось, что ведьма послала огонь не в него, а в глиняного стража, уже занесшего огромную ногу над распластанным витязем. Но, видимо, сила ведьмы была уже не та: ее молния не разнесла стража, а просто ударила его. Глиняный пошатнулся и устоял. Однако другие уже сходились, сжимали кольцо вокруг витязя. Он бился, стиснутый со всех сторон.
И вдруг стражи замерли. Добрыня по-прежнему стоял среди кучи твердой застывшей глины, но она его уже не сдавливала.
Мокей просто стоял и смотрел. А ведьма снова выкрикнула:
– Ты взял меня силой, и я родила сына от тебя! Будь ты проклят! Убей меня, но его не трогай!
Она видела, как кромешник темной тенью маячил у прохода, потом повернулся и скрылся. Малфрида зарыдала.
Пещера оставалась темной, несмотря на сероватый свет, проникавший через далекий пролом в сводах. Такой далекий и едва светящийся… Добрыня смотрел на него и думал о том, как бы ему хотелось оказаться там, выше этой каменной глубины, там, где есть небо, пускай и затянутое вечными тучами этого неведомого края. Ведь даже в этом краю разлиты широкие озера, в которых водится рыба, есть леса, где можно охотиться, есть просто вольный воздух, земли, дали дальние… И где-то там, за многие и многие поприща90, есть Русь, где он, Добрыня, был совсем другим человеком – взвешенным, рассудительным, знающим свое дело, имеющим свою цель. Здесь же, в этой подземной ловушке – ловушке, куда он сам с охотой пошел, – он стал кем-то иным. Словно в нем пробудилась некая яростная сущность его характера, о которой он раньше не знал: он стал рваться к намеченному, ни о чем не думая, ни о ком не заботясь, проявляя готовность рискнуть всем и всеми.