Потом они вступили в мастерские чакли. Бывшие мастерские, ибо сейчас тут было тихо и темно. Так темно, что Малфриде не верилось, что по пути сюда она видела горящие горны, возле которых трудилось немало неуклюжих, словно созданных из каменной породы, мастеров чакли. Они ушли? Прорыли в земле проходы поглубже, чтобы им уже никто не помешал? Так говорил ранее Даа. Бедный мальчишка Даа. Малфриде, как женщине, стало его жаль… Шаман хотел помочь им, готов был и собой пожертвовать, а она, увы, не смогла оживить его. Значит, не судьба.
Они почти миновали проход над опустевшими мастерскими, когда вдруг раздался глухой гул, скалы содрогнулись и начали рушиться.
– Скорее! – крикнул Мокей и кинулся вперед.
Рядом упал гигантский обломок, сбил край галереи, где они только что прошли, рухнул вниз, разнося все на своем пути и поднимая тучи пыли. Скальные обломки валились отовсюду, потом дрогнули стены, заходили ходуном, сдвинулись. От этого загрохотало наверху, своды треснули и обрушились вниз огромными валунами.
Малфрида упала от мощнейших толчков под ногами. Ее подхватили сильные холодные руки Мокея. Он сделал длинный прыжок, перенеся ее через навалы скальной породы. И как раз вовремя, ибо еще одна стена сдвинулась с места, словно хотела раздавить их, пошла трещинами, рухнула. Где-то среди обломков раздался и затих вой Хрольва Поломанного. «Не пить ему больше браги на пирах», – подумала Малфрида.
Больше о кромешнике она не вспоминала. Ибо поняла: Кощей чем-то чудовищно разгневан, раз выпустил такую силу. И почти по-бабьи заплакала, волнуясь о судьбе сына.
Добрыня двигался быстро – он точно знал, куда идти. Теперь он понимал, как его мать находила путь в этих подземных пещерах. А еще было приятное ощущение, что он больше не зависел от Малфриды, мог полагаться на самого себя. За свою непростую жизнь он очень хорошо научился действовать ватагой, но оказалось, что когда рассчитываешь только на себя и чувствуешь такую силу, то испытываешь настоящее упоение. Добрыня старался не задумываться о том, что все это дал ему темный хозяин Кромки, по сути, его дед. Он вообще не думал о Кощее как о родне. Но при этом хотел с ним наконец-то встретиться.
Еще Добрыня был доволен, что, взяв на себя самое трудное, он дал возможность остальным спастись. И если ему повезет, если он справится, то и они выживут, выберутся отсюда. А вот мать… Душа его наполнялась горечью, когда он думал о ней, а еще его охватывала злость. Если Кощей и сильную чародейку смог подчинить, заставив ее на своих кинуться, то что еще он может сотворить? Но, с другой стороны, Добрыня был озадачен: Темный, даже зная, с чем к нему идет и что намерен сделать снявший крест посадник, настолько уверен в себе, что сам указывает путь, сам подзывает… Ничего этот Бессмертный не страшится. Ну вот это ты зря, нелюдь! Он, Добрыня, не так-то прост, чтобы подчиниться и стать одним из покорных хозяину Кромки рабов.