турбазе. Перелесов любил сидеть на крыльце бани, смотреть в неопределённую даль, и небо, уже как другая (природно-народная?) мать прижимало(а) его к необъятной воздушной груди, шептало(а): женись, заведи детей, возлюби Господа, живи, и будет тебе счастье… Господь всегда взаимен!
Он знал людей, в том числе русских по происхождению, которые ни при каких обстоятельствах не русели, наоборот, с каждым годом наливались взрывчатой, как пластид, ненавистью к России. И знал некоторых, кто русели довольно быстро, даже не будучи по крови русскими. Когда обрусевшие говорили о России, их лица добрели, непроизвольно размягчались, как если бы в них мистическим образом проникало тесто. Хотя функции теста в современной косметологии выполняли округляющие лица и как утюгом разглаживающие морщины искусственные филлинги. Сам тоже иногда выглядел как обрусевший, если отвлечься от того, что вместо теста в его лицо не мистическим, а хирургическим образом закачивали филлинги.
Круги воли обрусевших неизменно сужались, а горизонты надежд и несбыточных (в том числе о гоголевских шинелях и самурайской бататовой каше) мечтаний неоправданно расширялись. Это было невозможно, но иногда Перелесову казалось, что в обрусевших проглядывают скрытые черты… Иисуса Христа. А ещё ему вспоминался сериал «Игра престолов». Там в вечных снегах, нищете, боях и голоде обитал народ под названием одичалые. Чем были плохи одичалые, Перелесов не помнил, но ему казалось, что в новом, конструируемом пилигримами, Линдоном и прочими невидимыми архитекторами мире русским и обрусевшим отводилось место этих самых одичалых. Им (нам?) бы взъяриться, реально одичать, вцепиться в глотку пилигримам, сломать сценарий, неожиданно подумал Перелесов. Но нет, ждём, что взаимный Господь укроет шинелью, накормит бататовой кашей, уложит, как Илью Ильича Обломова, на засаленный диван. Свели круг воли до точки, целуем вставший на точку, вдавливающий нас в мать-сыру землю гиперзвуковой с филлингами каблучок, продолжил мысль Перелесов как бы не о себе (у него так часто бывало), но уже как бы и о себе.
После встречи с Линдоном он предупредил Грибова, что сделка с китайцами на контроле у Самого.
— Надо же, — меланхолически и без малейшего почтения отозвался тот, — полстраны — псу под хвост, а тут упёрся.
Они встретились на Маросейке. Был тёплый апрельский вечер. Небо над Москвой медленно темнело. Перелесову вспомнилось стихотворение Арсения Тарковского про рабочего ангела, отворяющего и затворяющего небесный свод, как тяжёлые ворота, для перемены светил. Пока что ангел одной рукой размечал синее полотно мелками звёзд, трудился, как закройщик. Другой рукой подталкивал догорающее солнце в сторону кремлёвских башен. Луна ожидала своей очереди за воротами.