«Всё предусмотрено», — сказал Авдотьев.
Услышав тонкий свист, Перелесов посмотрел в небо. Над рекой вытянулась в полёте утка. Что-то произошло с его глазами. Он разглядел зелёный ободок на шее (утка оказалась селезнем), треугольные, прижатые к животу оранжевые лапы. Перелесову вдруг открылась иллюзорность мучивших его непреодолимых проблем, невыносимая простота бытия, дополненная воспоминанием о пяти стодолларовых бумажках, торопливо сунутых матерью ему в карман во время последней встречи. Ум усложняет жизнь, потому что в основе своей труслив, скрытен и нерешителен, подумал Перелесов. Ум плавает в жизни, как испуганная, сорвавшаяся с крючка рыба, ищет корягу, где затаиться. Гениальность, покосился на Авдотьева, режет мир, как утка воздух, но… редко долетает до цели, потому что жизнь разбивает гениальность, как зеркало, в которое не желает смотреться. Осколок, понял он, мне нужен осколок, чтобы резать мир.
«Завтра, — твёрдо сказал Перелесов, дружески, но без фамильярности хлопнув по плечу Авдотьева. — Только, чур, плачу я!»
4
Позже он много размышлял над геометрическими фигурами, из которых составляются миры людей. Квадрат виделся Перелесову символом тупости, треугольник — измены и подлости, параллелограмм — осторожности, круг — замкнутости, трапеция — риска. Все эти фигуры вмещались в бурчащее, портящее воздух брюхо овала, который в назначенное время протыкал главный и самый острый угол человеческого мира — смерть.
Впервые Перелесов увидел, точнее опознал этот угол в контейнере фуры, где в разных концах помещались два покрытых клеёнкой промятых матраса. Их следовало застелить разовой полупрозрачной и невесомой салфеточной простынёй. Пачки этих, с позволения сказать простыней покоились на привинченной к стене фуры полке. На выходе стояла пластиковая урна в виде разинувшего пасть пингвина. В тот день скомканные греховные простыни едва прикрывали дно пингвиньей урны. Наверное, предположил Перелесов, у спартанской фуры появился конкурент, предлагающий пользователям повышенную комфортность. А ещё ему почему-то стало жалко несчастного пингвина.
Нутро контейнера скупо освещалось голой лампочкой на свисающем с потолка жёстком проводе. Свет таким образом можно было регулировать, рисково хватаясь за густо обмотанный чёрной изолентой, напоминающий детородный ослиный орган провод. Но, может, провод был чем-то вроде символа этого неприличного места. По центру потолка медленно, как бы нехотя вращался вентилятор. Он не столько освежал контейнерную атмосферу, сколько скрипуче сообщал ей дополнительную воздушную тревожность. Прохладная рука как будто шарила в промежности у раздевающегося Перелесова. Зато на клеёнке, покрывавшей матрас, были представлены все классические геометрические фигуры, чётко перемежавшиеся с изображениями спелых фруктов. Вот он, чертёж рая, подумал, сдвинув ноги, Перелесов.