Перелесов так задумался над этой историей, что не заметил, как в холл спустился господин Герхард с двумя свежими полосками белого пластыря на щеке и на шее. Такие полоски появлялись у него после визитов врача и медсестры. Они приезжали раз в неделю на специальном автобусе, внутри которого находилась лаборатория. Медсестра уносила в автобус пробирку с тёмной, как португальское вино, кровью из вены и пластиковый стаканчик с мочой господина Герхарда, а через несколько минут возвращалась с готовыми результатами анализов. Врач — усатый, седой, с лицом словно покрытым коричневой корой, в ковбойской шляпе и в пёстром шейном платке — дон Игнасио — изучал, шевеля усами, результаты, пока медсестра измеряла господину Герхарду давление. Дон Игнасио, как узнал Перелесов, был личным врачом диктатора Салазара, имя которого граждане Португалии сейчас выцарапывали на бетоне. После смерти Салазара его посадили в тюрьму за неподобающие отношения с молодой пациенткой, что, естественно, было всего лишь поводом. Отсидев несколько лет, дон Игнасио (как раз подоспела ещё одна пациентка, над ней он будто бы ставил преступные лекарственные опыты, в результате которых она совершенно облысела и забыла имя мужа — страшное для Португалии обвинение) перебрался в Аргентину, а когда все (как облысевшая пациентка про мужа) про него забыли, вернулся на родину и теперь внимательно следил за здоровьем господина Герхарда.
Частенько дон Игнасио и господин Герхард устраивались в патио с бутылкой красного вина. «Вот кому, — как-то придержал господин Герхард пробегавшего мимо с теннисной ракеткой Перелесова, — не надо думать о здоровье». Дон Игнасио кивнул, уставившись на Перелесова не по-стариковски яркими зелёными глазами. На изрубленном морщинами, напоминающем пересушенный пень лице они казались двумя свежими ростками. Дон Игнасио, в отличие от своего полиглота-пациента, говорил только на португальском, но Перелесов не до конца понимал, потому что это был так называемый «портаньол», то есть смесь португальского и испанского. Наверное, в Аргентине дон Игнасио жил недалеко от границы с Бразилией. «Он сказал, что тебе следует поправиться килограмма на три, — перевёл господин Герхард, — и покончить с одиночеством. Но это не то одиночество, которое, — посмотрел на ракетку, — преодолевается игрой в теннис с приятными партнёрами, а то, которое побеждается… мыслью, превратившейся в волю, — пожал плечами господин Герхард. — Так он сказал. Понимай как хочешь».
Похоже, дона Игнасио беспокоила тема побеждаемого волевой мыслью одиночества, потому что он, забыв про Перелесова, взялся что-то втолковывать господину Герхарду.