«Он говорит, — пояснил тот, — что Ницше в своё время доказал, что бог умер. Но сам Ницше умер в забвении с тремя проданными экземплярами своих трудов. Он победил мыслью время, но погубил свой разум. В чистом виде мысль — яд, наркотик. Её нельзя отпускать — улетит в пустоту, за край отмеренного срока. Для человека будущее — пустота, зона вечного отсутствия. Мысль следует запрячь, как коня в повозку, и ехать на ней, собирая дань с идиотов!»
«Дон Игнасио, наверное, сочиняет стихи, — предположил Перелесов. — Интересно, на каком языке — португальском или испанском?»
«Вечности, — сказал господин Герхард, — на языке бога, который умер. Скоро я тоже заговорю на этом языке».
Обычно они с доктором выпивали по фужеру, но в день, когда на лице господина Герхарда появились свежие полоски, выпили целую бутылку. Когда дон Игнасио уехал, господин Герхард принёс с кухни ещё одну.
Но в холле он крепко стоял на ногах, почему-то грозя пальцем горилле и в упор не замечая Перелесова. Тот хотел незаметно уйти, но старый гитлер-югендовец (в шортах и в белой рубашке, не хватало только значка со свастикой на груди) вдруг произнёс по-русски: «Я наконец понял, что такое рак. Это когда организм человека изо всех сил сражается за себя, сам с собой и против себя. Лечение в моём возрасте — всего лишь небольшой выигрыш во времени. Очень унизительно для человека, который привык всё в жизни делать сам. — И — со вздохом после паузы: — Включая саму жизнь».
Перелесов молчал, не зная, следует ли ему протокольно утешать господина Герхарда или тайно злорадствовать?
«Мне очень жаль», — сказал он, и это было вполне искренне. Господин Герхард прожил такую жизнь, что не нуждался в его утешениях. Да и тайное злорадство он бы мгновенно распознал, независимо от того, сколько выпил.
«Так и Россия», — между тем продолжил какую-то свою мысль господин Герхард.
«Что Россия?» — удивился Перелесов. В Москве, наверное, шёл снег, крутила метель, Пра мёрзла в окаменевшей чёрной дублёнке (вот бы посмотрел «пролетевший фашист», если, конечно, дожил). Над всей Португалией и немалым куском Испании с ноября по март неколебимо стоял Азорский антициклон — «безоблачное небо», солнце и средняя температура плюс семнадцать. Пра приносила с коммунистических митингов листовки, где утверждалось, что ельцинский режим — раковая опухоль на теле России. Ав местной прессе Перелесов читал, что Россия — раковая опухоль на теле современной цивилизации.
«На этот вопрос можно ответить двояко, — пояснил господин Герхард. — Прошло её время. И — пришло её время. Что тебе больше нравится?»