Еще она любила сидеть с книгой в руке на кухне, и, зачитавшись, катала яблоко ладонью по столу, забывая надкусить.
Стихов своих она мне не показывала, да я и не просил особенно. Мне эти высокие материи никогда не были понятны.
— Чего у тебя жена такая не гламурная? — спрашивали меня друзья. — Знаться ни с кем не хочет, по бутикам не ходит, фитнесом не занимается, да и вообще, ногами земли не касается.
— Ничего, — отвечал я, — пусть парит в воздухе, я за двоих на земле стою.
Мне нравилось в ней то, чего у меня самого не было. И эту поднебесность я сразу рассмотрел, как только увидел ее в первый раз в затрапезном городке, где Настя родилась — я там по делам оказался. Не красавица она, нет, ноги от шеи не растут, волос белый до поясницы не струится, но есть в ней что-то, чего в других не найдешь. Она вообще ни на кого не похожа: глаза с татарщинкой, чуть раскосые, смотрят так загадочно, как будто их обладательница знает что-то такое, о чем все остальные даже не догадываются.
Теперь я понимаю, что она знала: как по мужикам бегать после своих бесконечных хождений по галереям. Вот тебе и дитя искусства! И ведь понимала, дрянь, что вскоре за мной папарацци по следам ходить начнут, и журналюги будут под меня копать, как под всякого приличного политика.
Я вышел на улицу и сел в машину. Темнело. Предновогодняя Москва манила огнями.
— Гони домой, Вадик! — сказал я водителю.
На пороге меня встречала Марья Семеновна, наша домашняя помощница, лицо ее было заплакано.
— Витя, — она впервые обратилась ко мне по имени, нарушив субординацию, не добавив отчества, и по-матерински обняла, — ваша жена уехала. Она не оставила письма, просила только передать на словах, что полюбила другого, и не хочет, чтобы ее искали. И обернувшись на пороге, Настенька добавила, что так будет лучше для всех…
Нота вторая
Моя верная подруга Москва провожает меня на вокзал. Москва предновогодняя: оглашенная, щедрая, матрешка румяная, баба лукавая, торговка крикливая, крепкая, ладная, до забористого словца охочая, громко зазывает в торговые ряды, выдыхая густой пар ароматных булок. Нет ничего вкуснее, чем хрустящая горячая хлебная корочка, исходящая паром на морозе. И даже я — не любительница хлеба — не в силах удержаться от соблазна купить булку и нетерпеливо надломить корочку. А над головой вальяжно шествуют тяжелые, как бабы на сносях, зимние облака. И жить хочется, как никогда!
Новый год — это запах мандаринов. Я люблю мандарины, так же, как любил их режиссер и художник Сергей Параджанов. И так же, как он, я рассыпаю их на подоконнике за неделю до Нового года и маленькие солнца согревают сугробы за окном.