— Так ты не знаешь, кто ты такой? — спросил лейтенант. — Я тоже не знаю, кто ты такой. От тебя дурной запах. Не немецкий.
У лейтенанта подергивалась щека. Видимо, он страдал тиком. Близнец — тот, что со шрамом, — тотчас начал бессознательно подражать ему. Другой близнец подвинулся и собой прикрыл брата от лейтенанта.
— Господин лейтенант, у меня есть расовый паспорт.
Старик дрожащей рукой вытащил из кармана изрядно потрепанный паспорт. На его обложке значилось: «Только для людей немецкой крови. Обладание паспортом не разрешено людям смешанной крови. Издание НСДАП. Мюнхен».
Лейтенант полистал паспорт, вернул его фольксштурмисту, что-то проворчал и принялся прибивать под первым плакатом второй, с надписью: «Верить! Сражаться! Повиноваться!» Солдаты молча наблюдали. Когда лейтенант отдалился, старый фольксштурмист сказал:
— Я продрог. Сыро… Пойду за кипятком.
— Сиди, — сказал близнец со шрамом. И обратившись к брату: — Гельмут, принеси кипятку.
Гельмут послушно поднялся.
— Хорошо, Хорст, — сказал он и скрылся в гущине леса.
Рослый солдат, дремавший, прислонившись к дереву, вдруг очнулся и спросил, подмигнув:
— Он младший?
— Не в том дело, — сказал Хорст. Он коснулся пальцем шрама над бровью: — Это его работа.
— Ну? — заинтересовался рослый. Он толкнул своего соседа, тоже дремавшего рядом: — Слышишь, Иоганн? Библейская история: Авель и Каин.
И он захохотал во все горло. Когда он смолк, из лесного мрака донеслось эхо его хохота. Иоганн потянулся, встал — ладный паренек небольшого танкистского росточка, в танковые части подбирали невысоких. Сказал, зевнув:
— Кастетом двинул?
— Футбол, — сказал Хорст, оглядывая всех невинными голубыми глазами, — Еще в детстве. Заехал бутсом. Мог глаз вышибить. Вот и казнится всю жизнь.
— Никак не могу проснуться, — сказал рослый солдат, зевая. Он стал стаскивать с себя шинель, потом китель, потом рубаху.
— Вилли, ты совсем одурел? — сказал Иоганн.
— Это не так глупо, воспаление легких ему обеспечено, — сказал фольксштурмист, понимающе улыбаясь.
— Что за радость? — не понял Хорст.
— Ловчится в госпиталь, — пояснил фольксштурмист.
— Ты там помалкивай, старое чучело! — отозвался Вилли. Он принялся растирать снегом свой безволосый торс. — Я этому научился в России, — говорил он, — от одного старичка, крестьянина, славный такой, просто жалко было его кончать.
— А зачем? — удивился Хорст.
— Ну а что поделаешь, — сказал Вилли, охлопывая ладошками свое покрасневшее тело. — Мы угоняли русских в Германию. Старик захромал, задерживал колонну. Пришлось истратить на него пулю. Он ничего, только перекрестился перед тем, как я сделал ему genickschuß