Эл'Боурн убрал от нее руки. Его любимая расставила все по местам, разрушила его мир и собрала из него новую мозаику. Мозаику, в которой многое открылось, полную сожаления и безнадежности. Но он слишком сильно любил ее, чтобы упрекать или досадовать на нее. Он мог досадовать только на себя. Ки’Айли была невиновна — во всем.
— А теперь уже поздно! И нет ни этой надежды, ни этой неопределенности! Нет ничего! — с отчаяньем сказал Эл'Боурн. — Что осталось у меня?!
— У тебя осталось то, что всегда принадлежало тебе. Моя любовь сестры, — сказала Ки'Айли. — Моя дружба и доверие. Моя вера в тебя, мои мысли о тебе.
Эл’Боурн собрался. Вдохнул поглубже и взял себя в руки, как он умел. Как делал это на поле боя, когда нужно забыть о чувствах, отключить их и делать то, что следует. Было то, что он должен, обязан сказать ей. То, что советовала Ор’Лайт.
— Ки’Айли, я, в отличие от тебя, не вижу будущего и ничего в нем не понимаю. Сейчас ты с Рон’Альдом. Ты любишь его. Но ты знай, что у тебя всегда есть и будет выбор, — сказал он. — Между…
— Я знаю, — быстро ответила девушка, — спасибо тебе. Ни у кого нет такого великодушия и решимости, как у тебя.
— Толку то от него, — грустно усмехнулся Эл’Боурн.
— Знаешь, у меня в душе навсегда останется эта печаль, — Ки’Айли вдруг грустно улыбнулась, в ее глазах стояла горечь. — Печаль о несбывшемся. О том, что могло быть (или не могло, но думалось, что могло), а не сбылось.
Вот она эта часть, о которой говорила Ор’Лайт, та часть, что будет принадлежать ему. И эта часть — всего лишь печаль о несбывшемся. Так мало, так смешно, так незначительно…
Эл'Боурн встал. Разговор был окончен, мозаика сложилась.
— Ты расскажешь ему о нашем разговоре? — спросил он по-деловому жестко. Его сердце заледенело. В центре души любовь смешалась с болью, а вокруг корочкой льда сомкнулось самообладание. Самое лучшее для нее, чтобы он ее отпустил. Самое лучшее для него — сохранить эту крохотную искру несбывшегося, что только и принадлежит ему в ее душе. Все было ясно.
— Нет, если ты этого не хочешь, — спокойно сказала Ки'Айли.
— Хорошо, пусть это останется между нами. Хотя он ведь телепат. Вряд ли ты сможешь что-то скрыть, если он это не позволит. Мне все равно. — Эл'Боурн отошел к выходу с веранды, скрестил руки на груди и невидящим взглядом посмотрел в сад. — Спасибо, Ки'Айли, ты внесла ясность. Я буду на Коралии через неделю, если захочешь увидеться — позвони мне. И, поверь, я не буду тебе докучать. Тем более, что ты теперь такая неуловимая, — он усмехнулся, и, впервые не обняв сестренку на прощание, пошел по дорожке. Не оборачиваясь, с решимостью отчаявшегося человека. Обнимать Ки’Айли теперь было слишком больно, хоть хотелось даже сильнее, чем всегда. Это могло сломать ледяной панцирь его самообладания. Чужая женщина, его любимая женщина. И будет такой всегда. Недостижимая, живущая в реальном мире. В том мире, что остался снаружи, за его ледяным панцирем.