Все кипело. Конюхи принимали поводья у мужчин в воинской одежде, слуги бегали и суетились.
А на парадном крыльце стоял мой отец, бледный, как мел, собранный и серьезный. Но даже издалека я увидела в его глазах растерянность и боль. На ступень ниже стоял высокий худой мужчина в сером костюме для верховой езды.
Я разглядела коротко стриженный седые волосы с редкими темными прядями и прямую воинскую осанку. Я замерла. Этот человек мог быть только… моим женихом, герцогом Виньялли. Да и серая, но богатая одежда, расшитая серебром — изящный крой, богатая меховая оторочка воротника — выдавали в нем высокопоставленного аристократа.
Я встретилась взглядом с отцом, и в этот момент герцог обернулся, посмотрел на меня, еще не спешившуюся.
Если я думала увидеть отвратительного старика с обрюзгшими чертами и мерзким выражением лица, то я ошибалась. Герцог Виньялли был зрелым мужчиной чуть старше моего отца. Очень высокий, худощавый, но жилистый. Одного взгляда достаточно, чтобы понять — у него сильное тело, собранное, как струна. Как поджарый хищник, ловкий и расчетливый. Поза и осанка были исполнены достоинства — но скорее не королевского, а достоинства военачальника, что выиграл много битв.
Лицо его тоже не было очень уж старым и некрасивым. Резкие, правильные черты лица: прямой острый нос с горбинкой, запавшие щеки, твердая складка губ и прямой острый взгляд из-под нависающих бровей с изломом. Герцог казался жестким, может быть — жестоким, но далеко не противными. Он был мужчиной, а не стариком.
Наверно, будь на его месте дряхлый старикашка, я не испытала бы такого страха. Но я видела перед собой сильного мужчину, способного свернуть в бараний рог любого, кто встанет у него на пути. Умного, хитрого, жесткого, властного, и, несомненно — проницательного. Это читалось в его чертах так же ясно, как в моих чертах читался горячий нрав и юность.
Отец кивнул — подойди.
Что мне оставалось? Сдерживая внутреннюю дрожь, я спешилась, кинула поводья конюху, поспешившему ко мне, и самой твердой походной, на какую была способна, пошла к крыльцу.
Как будто волны океана отхлынули — все, кто только что суетился во дворе отходили в стороны, освобождая мне дорогу. И я шла к своему «жениху» между двух рядов глаз, что смотрели на меня, кто с любопытством, кто — сочувственно. Краем глаза я замечала эти взгляды, и от них в душе рождалась новая боль, смешанная со странным стыдом.
Вот так. Попалась в ловушку. И все смотрят, как эта вольная птица бьется в силках. Хватит ли у нее сил вырваться? Но в глубине души все знают, что не хватит…