Вскоре дядюшку Али сделали начальником театральной мастерской, и он сразу же взял к себе Дюлу, чтобы мальчик занялся наконец настоящим делом. Тут-то Дюле и пригодилось все то, чему обучил его Гомбош. С первых же дней он стал делать большие успехи. Сначала в его обязанности входило лишь распиливание досок, купленных на лесопилке у Берковича, однако не прошло и года, как он уже самостоятельно мастерил складные подмостки и вырезал из фанеры кусты и деревья для сцены. Вскоре он достиг таких степеней совершенства, что ему поручили вырезать из еловых полешков фрукты и гусиные ножки, а потом раскрашивать их в яркие, аппетитные цвета. Три года спустя, в шестнадцать лет, Дюла уже считался кем-то вроде заместителя дядюшки Али и пользовался в мастерской огромным уважением. Когда обсуждались декорации новой постановки и режиссер собирал на совет специалистов — начальника мастерской, главного по декорациям, им к этому времени был Хермуш, художника и прочих, — в числе приглашенных, как правило, оказывался и юный Торш.
Дюла любил одеваться пестро. В нормальной одежде его можно было увидеть разве что воскресным утром, обычно он предпочитал театральный костюм. Любимым его нарядом была синяя полосатая матроска, привезенная знакомым сегедским моряком. К ней надевались темно-синие панталоны и белые теннисные туфли, на голове красовалась потертая бордовая феска без кисточки. Этот оригинальный головной убор Дюла приобрел у Мишки, расклейщика афиш, отдав за него целую сахарную голову. Мишка ходил по городу с рюкзаком, из которого торчали афиши, в левой руке он таскал ведро с клеем, а в правой — длинную кисть, которой торжественно приветствовал всех симпатичных ему прохожих. Дюла показал придурковатому Мишке двухкилограммовую сахарную голову, завернутую в новенькую синюю бумагу, и уговорил его меняться на феску, которую до тех пор Мишка носил не снимая. На сцене и в артистических уборных Дюлин экзотический костюм никому не бросался в глаза, актеры не видели в нем ничего необычного. В городе тоже никто особенно не удивлялся. Сидел ли Дюла на набережной Тисы или с приемными родителями в «притоне», никто не обращал на него особого внимания, все знали, что этот малый — из театра. Торговки на ярмарочной площади считали его настоящим артистом и частенько совали ему в карман то яблоко, то грушу в качестве пожертвования на нужды сегедской культуры.
Дядюшка Али, который, если верить его словам, только что преподнес носорожков в дар Будапештскому зоопарку, а слоновые бивни — Национальному музею, по-прежнему любил порассказать Дюле о былых африканских денечках, причем количество историй множилось день ото дня. Не исключено, что это шутливое повествование было как-то связано с Дюлиным матросским костюмом. Иногда они делились соображениями о том, что неплохо было бы попасть в зомборскую труппу, которая летом играет в Фиуме. Оттуда можно прокатиться на юг, к маленьким негритятам, которые гоняют вместо мяча кокосовый орех.