Солдат сделал жест, подзывая меня, и ткнул пальцем в сторону букинистической лавки. Я сказал Вере:
— Иди пока домой, я скоро буду.
Под продырявленной пулями вывеской зиял дверной проем с одной уцелевшей створкой. Кинув взгляд на усыпанный обломками проспект Императора Вильгельма, я спокойно шагнул в полумрак.
Торговое помещение лавки было немногим больше обычной жилой комнаты. Многие книги, свалившись со стеллажей, валялись, раскрытые, на полу; прилавок, словно поставленный на колени, печально глядел на меня снизу вверх; за обломками разбитой вдребезги кассы, невредимый, стоял одинокий стул.
Возле задней стены, на фолиантах, сложенных в стопки, сидели шесть человек разного возраста, в штатской одежде. Все шестеро были в тяжелых солдатских ботинках. Я взглянул себе на ноги. Ну да, вчера вечером я тоже сменил на такие вот башмаки свои черные полуботинки. Их выпросил у меня один дезертир: ему лишь обувь была нужна, чтобы выглядеть вполне штатским.
«Получается, в плен меня взяли», — подумал я.
Шестеро в башмаках углубленно беседовали, сидя на книгах:
— Война — это война. Кто хитрей, тот и прав.
— Опять немцы вместо себя нас подставили.
— А что немцы? Немцы тут ни при чем. Им сейчас тоже устроили веселую жизнь.
— Ничего не известно еще, господа. Говорят, возле Папы они применили искусственный мороз.
— Это что?
— Какое-то новое оружие.
— Знаете куда его засуньте себе, это оружие!
— Ну-ну.
— А что такое?
— Да нет, ничего…
— Где, спрашиваю я, Красный Крест?
— Зачем вам Красный Крест?
— Просто спрашиваю, где он.
— Вы скажите зачем?
— Хочу знать, долго ли можно держать человека в плену.
— Это от разных причин зависит.
— От каких, например?
— Ну, от мирного договора. Каждая воюющая сторона заключает с другими договор о мире, а пока его нет, ваше дело хана.