Мне снилась Вера. Она сидела на брусьях, на месте старого мародера, и кормила меня шоколадом, я же, затянутый в белое трико, показывал ей подъем разгибом, следя, чтобы ей хорошо видны были мои бицепсы.
Утром мы проснулись от криков; русины-переводчики выгоняли всех строиться: во дворе гимназии будет распределение по отрядам. Люди торопливо слезали по шведской стенке с подоконников, толпились возле двери, просачиваясь наружу.
— Калман! — ухватил я за руку инженера и потянул его обратно. — У меня ботинки украли!
— Господи боже, что ж теперь будет?
— Не знаю.
— Не босым же тебе оставаться.
— Носки у меня довольно толстые, — с отчаянием простонал я.
— Не валяй дурака. Надо где-то найти другие ботинки.
— Надо. А где?
— Не знаю, но… я без обуви никуда тебя не пущу.
Он был, кажется, огорчен даже больше, чем я.
— Ботинки! Сограждане, у кого есть пара лишних ботинок? — закричал он, обращаясь к толпе.
Голос его потонул в общем гаме. Мангер схватился за голову и без малейшего результата еще несколько раз повторил свой вопрос. Нас вынесло в коридор, потом дальше, во двор гимназии.
Я не отпускал рукав Мангера, и каждый раз, когда меня от него оттесняли, он вытаскивал меня из толкучки. Потом мы стояли, скучившись на заснеженном пространстве двора, я, поджимая пальцы, прыгал с ноги на ногу в своих дырявых носках; сзади кто-то спросил:
— Молодой человек, вас сюда что, в носках доставили?
Я не ответил.
— Говорят, некоторых прямо в пижаме брали. Время — деньги; война, не война, а я думаю, это истина все равно справедлива.
— Плевать я хотел, что вы там думаете! — огрызнулся я, оборачиваясь назад.
— Эй, молодой человек, мне лицо ваше очень знакомо. — Говоривший взял меня за плечо. — Не из актерской семьи?
— Из актерской…
Незнакомец вытащил из заплечного мешка пляжные шлепанцы на деревянной подошве.
— Вот, берите, молодой человек, пока ноги не обморозили. Когда-то вы у меня на коленях сиживали. Мы с вашим отцом и матерью были в одной труппе. Разрешите представиться: Андор Белезнаи, хара́ктерный актер… Мне в зале еще показалось: человек какой-то знакомый… у вас взгляд всегда такой удивленный был.
Я быстро сунул ноги в шлепанцы и обернулся. На меня смотрел человек с длинным лицом, острым носом, морщинистой кожей, желтыми зубами и блестящими черными глазами. Ему я доверю в лагерном театре роль Бао-Бао-Бао, великого вождя, колдуна. Труппа постепенно собиралась.
С остальными судьба свела нас в вагоне. Трое из них выхаживали меня в углу теплушки, в непосредственной близости от четырехугольной дыры в полу, служившей военнопленным нужником. Это были капитан Кубини, Калман Мангер и Андор Белезнаи. Собственно говоря, я уже выздоравливал; воспаление легких я перенес в гимназии, лежа тихо и незаметно в физическом кабинете, который служил мне пристанищем целых шесть недель после временного пребывания в спортзале. О том, что я болен, знали только мы вчетвером; по ночам Мангер, тайно от всех, обматывал меня половинкой намоченного в воде национального флага, и с этим огромным компрессом я спал до утра; пускай вышитый герб давил немного на ребра — все же стяг родины сильно помог мне в преодолении хвори. Капитан Кубини пожертвовал ради меня своей авторучкой и четырьмя сигарами; на бирже, что каждое утро роилась вокруг сортира, он обменял свои сокровища на два кусочка облатки, за один из которых сумел купить у кого-то двенадцать таблеток ультрасептила. И тем самым заложил прочный фундамент моему быстрому выздоровлению.