Кутлицкий сидел за столом над грудой толстых тетрадей в зеленых переплетах. Он протянул мне руку и тут же нахмурил густые черные брови. Первый вопрос его был, не фашист ли я.
— Может быть, вы, товарищ, проверите, что я читал о социализме? Тогда сразу ясно станет, каков мой образ мыслей, — взыграло вдруг во мне самолюбие.
— Меня не интересует, что вы читали и что не читали, — сердито набычился он. — Меня интересует, были ли вы фашистом и долго ли? Не желаете отвечать?
— Нет. Лучше, товарищ, спросите, с какого года я социалист.
— Все вы так говорите. Кого из венгров ни спросишь, каждый божится, что убежденный социалист. Социалист или комонист…
— Коммунист, — поправил я, готовый защищать свое достоинство до конца.
Он вскочил из-за стола. Был он низенький, сутулый, с короткой шеей, с тонким извилистым шрамом на верхней губе.
— Мне вас товарищ Торда рекомендовал, — сказал он, сменив неожиданно тон. — Я лично верю, что фашистом вы не были.
— Спасибо за доверие, — ответил я, тоже остывая.
— Нам нужен театр в лагере. Товарищ Торда говорит, что вы смогли бы это сделать. Советским товарищам ваше выступление при отборе тоже понравилось. Пленным нужно какое-то развлечение.
— Охотно приму участие в перевоспитании пленных.
— Не в этом штука. Массовые мероприятия я организую сам; политшколы, всякая там пропаганда, воспитание мировоззрения, оформление праздников — все это в цели театра не входит. Ваше дело — развлекать.
— Хорошо, я буду писать для пленных такие пьесы, которые пробудят у них интерес к жизни. Ведь тяга к новому, современному — это, собственно говоря…
— Надо дать им возможность поржать, — прервал мои рассуждения политический руководитель. — Песни, танцы, побольше шуток, дурачества — вот в чем ваша задача, и вы ее будете выполнять, пока находитесь в лагере. С сегодняшнего дня третий барак отдается вам, устраивайтесь в нем, первый спектакль должен состояться 21 апреля. Все, кто нужен вам для этого, от другой работы освобождаются. Если оправдаете ожидания, вам будут сверх нормы выдавать по три ложки сахара.
— Я думал, что…
— Побольше анекдотов про тещу и все такое. Солдаты это любят. Вставьте туда какого-нибудь еврея-старьевщика, над евреем тоже будут смеяться.
Он протянул мне руку, дружелюбно ткнул меня кулаком в грудь и подтолкнул к двери. Геза Торда ждал меня у выхода.
— Получил назначение?
— Слушай, Геза, — схватил я его за рукав кителя с черными нашивками, — этот Кутлицкий случайно не нилашист?
— Дурак! — гаркнул в лицо мне Торда; слово это прозвучало словно пощечина.
— Я, кажется, утоплюсь в сортире, — сказал я в отчаянии.