, — пустился я лицемерить, как научился еще в раннем детстве, — но ты же должен понимать, что одно дело — игра, а совсем другое — сочинение.
— Другое?
— Другое.
— Господи боже! Все к черту перевернулось, — в отчаянии, круглыми глазами смотрел на меня Белезнаи.
Я ничего не ответил ему, ожидая, пока воцарится полная тишина. Старик тоже молчал. Было тихо. И тут из глубины сцены послышались решительные шаги.
— Так дело не пойдет, — раздался суховатый и ироничный голос Торды. — Мицуго, текст все-таки нужен. Я выпишу тебе сто пятьдесят листов туалетной бумаги, а ты сядешь и, как полагается, напишешь нам пьесу. Сколько времени тебе нужно?
— Три дня, — сказал я, не раздумывая.
— Прекрасно. Я примерно так и предполагал. Господа, все могут идти по местам, в пятый барак.
Перед его отточенной, словно бритва, вежливостью нельзя было не отступить. Я писал пьесу без остановок и исправлений, сидя возле барака, опершись спиной о его стену и положив на колени доску.
— Готово? — легла на меня его тень ровно через три дня, в воскресенье, в послеобеденный час.
— Пять минут, как закончил, — поднял я на него глаза.
— Как получилось?
— Хорошо.
— Тогда читай.
— Пожалуйста.
— Давай походим, читай на ходу.
— Как тебе будет угодно.
Я чувствовал себя усталым: работа, сидение в одной позе утомили меня, но я не протестовал против прогулки. Мы двинулись вдоль нескончаемого ряда бараков. Торда держал меня под руку.
С волнением стал я читать первое действие.
— «Бао-Бао-Бао, черный колдун, вбегает на сцену, изображающую поляну в джунглях. Он тащит за руку дочь.
Б а о - Б а о - Б а о. Все исчезли, Акаба. Все варвары, до последнего, покинули остров.
А к а б а. О, скажи мне, отец, неужели наше племя было когда-то таким же жестоким и кровожадным, как те, что вторглись сюда?
Б а о - Б а о - Б а о. Да. Сотни лет назад, когда мы находились еще на такой же низкой ступени развития, как эти белые.
А к а б а. А что, наши предки тоже верили в бога по имени Гитлер?
Б а о - Б а о - Б а о. Имени того древнего идола я не помню, но он, видимо, был таким же жестоким, как Гитлер, ибо среди наших древних племен царили тогда первобытная ненависть и страх».
Я прочел и слова песен. Первой была песня Акабы о свободе. Потом шла призывная песня колдуна. Собственно, даже не песня, а заклинание, которым он созывает туземцев, бежавших от варваров на пирогах.
Торда молчал и внимательно слушал. Когда на сцене появились четыре морских офицера: Бородин, Браун, Гамильтон и Пуассан, — а колдун с дочерью в отчаянии убежали, он прервал меня.