— Надо поторопиться, — пожарный взял Дюлу под руку, — а не то опоздаете на банкет…
— Да…
— Большой будет банкет?
— Да, наверное.
— Что ж, удачи вам, господин артист, — пожарный снова протянул ему руку. — Дай вам бог сыграть еще много славных ролей в нашем театре.
Швейцар, господин Брунхубер, поднес руку к фуражке, улыбаясь и кивая с добродушной снисходительностью большого знатока: порядок, мол, все прошло отлично.
Дюла вышел на улицу. У ворот его поджидала девушка по имени Ица, работавшая осветителем. В руке у нее было письмо.
— Господин артист, это вам от господина директора.
Письмо состояло всего из нескольких строк, написанных крупным, неровным почерком. Директор театра ставил Дюлу в известность, что намеревается заключить с ним контракт на пять лет, и просил дать ответ сегодня же, на банкете. Дюла сунул письмо в карман и протянул девушке руку.
— Спасибо.
— Не за что. Можно мне вас поздравить?
— Если вам кажется, что я это заслужил…
— Вы очень хорошо играли, — сказала девушка.
Дюла внимательно взглянул на нее. Взгляд был беспощадный, мужской. Девушка смутилась и опустила глаза. Ице было восемнадцать, она была полненькая и хорошенькая. В театр она устроилась два года назад, помощницей главного осветителя. Девушка оказалась ловкой, толковой и к тому же на удивление скромной. Она сторонилась всех актеров и декораторов, пытавшихся за ней приударить. Был, правда, один человек, утверждавший, что она не девица. Михай Гара, один из самых известных и ценимых актеров Пештского театра. Сей шестидесятилетний ловелас клялся, что переспал с ней, и добавлял, смеясь, что занялся растлением малолетних исключительно из любопытства: уж очень ему хотелось узнать, каковы в постели осветители. Когда он хвастался своим приключением, Дюла с трудом удерживался, чтобы не ударить его. Этот мерзкий тип был, кроме всего прочего, любимцем правительства, официальным актером номер один — отличный образчик венгерской нации, с головой бизона, вмещавшей ровно столько мыслей, сколько требовалось на данный момент.
— Знаете, о чем я думаю, Ица? — спросил Дюла.
Девушка взглянула на него робко и преданно.
— О чем?
— Я думаю, что сейчас мы с вами пойдем куда-нибудь ужинать.
— Ну зачем вы такое говорите, господин актер? Вас ведь на банкете ждут.
— Ну и черт с ними!
— Батюшки!
— Не охайте, Ица! Не пойду я на этот банкет.
Стоило ему выговорить эти слова, как горький привкус во рту исчез, точно по волшебству. Дюла как-то разом успокоился. Нет ему дела до тех, кто называет эту пакость искусством. Его прямо-таки пот прошиб при мысли о бесчисленных здравицах, которые ему предстояло бы выслушать нынче вечером. Сидел бы среди слащавых театральных лицемеров, среди шакалов, сбежавшихся на запах успеха, среди продажных журналистов и слушал бы, как его славят в качестве находки Ласло Акли.