— А мне не написали…
— Да ведь я думал…
— Что?
— Знаете, сэр Коржик, я думал, вы все давно позабыли. Как-никак пятнадцать лет прошло. Ну да чего говорить, и без того понятно. А про вас мы все и так знали. Читали, смотрели. Нам и довольно.
Господин Шулек умолк. Еще долго стояли они на балконе, не говоря ни слова. Стемнело. Внизу, по улице Штефании пронесся зеленый открытый электромобиль. На высоком сиденье безмолвно и чинно восседала пожилая супружеская чета. Эта допотопная конструкция появлялась на улице Штефании каждый вечер, словно по расписанию, и, проехав три раза туда и обратно, исчезала, подобно призраку.
— А госпожа Хермуш?
— Она теперь в театре уборщицей, — ответил господин Шулек.
Дюла не мог заставить себя посмотреть старому другу в глаза. Он не находил в себе сил нести ответ за те долгие годы, которые господин Шулек как будто привез с собою в кармане. Появление одноглазого декоратора выглядело абсолютно невероятным. Все вокруг плавало в странном, зыбком тумане, и сам господин Шулек казался скорее призраком, нежели человеком. Молчание длилось бесконечно долго. Наконец Дюла пришел в себя и решил, что лучше всего не говорить о прошлом. Оправдываться ему нечем. Он плохо обошелся с этими людьми, а ведь именно они сообща дали ему почувствовать, что такое отцовская любовь. Да, все это верно. И тут уже ничего не попишешь. Он взял господина Шулека под руку, повел его в комнату и зажег свет, чтобы показать свои апартаменты.
— Вот тут я и живу, господин Шулек, полюбуйтесь. Тут живет Дюла Торш, любимец публики. Оглядитесь-ка хорошенько! Отныне вы тоже будете здесь жить, потому что так надо, довольно вы горбатились в своей жизни, надо же когда-то и отдохнуть…
Господин Шулек пришел в замешательство:
— Я ведь к вам, сэр Коржик, за протекцией пришел. Пристройте меня в какой-нибудь театр, а там…
— Извольте заткнуться, господин Шулек! Одна из комнат — ваша. И еще надо будет быстренько заказать кое-что из одежды, не ходить же в этакой попоне. Ведь вы, господин Шулек — замечательный человек, куда лучше, чем я, это-то, надеюсь, вам ясно.
— Но я не хотел бы…
— Не бойтесь, без дела вам скучать не придется. Я ведь теперь ужас какой большой человек. Ни до чего руки не доходят. Чертовски я стал важный и знаменитый, господин Шулек! В кино без конца снимаюсь. А еще театр, еще выступления всякие. Очень вовремя вы приехали, господин Шулек. Я как раз секретаря подыскивал. А вы в театральном деле не меньше моего понимаете. Словом, моя судьба в ваших руках.
— Но…
— Кроме того, — продолжал Торш тоном, не терпящим возражений, — как вам, должно быть, хорошо известно, человек я слабохарактерный. Кто-то должен следить за мной, чтобы я не совершал ошибок… Знаете, чем вы займетесь первым делом?