— Договорились, — сказала она. — Только напомни, где поворачивать.
— Куда поворачивать? — удивился Ясик.
— Ну, к дому твоему, что за городом.
— Да я давно не за городом, а в нем самом. В Темногорске вашем вонючем. Застрял, понимаешь. Дела.
«Знаем мы твои дела, — подумала Мара. — Бухло да телки. И все на халяву».
— Так ты где? — спросила она, показала зрителям средний палец и вышла из зоны обзора.
— В отеле, — сонно ответил Ясик. — Четыреста двадцать четвертый номер… Нет, четыреста сорок второй, во.
— Так двадцать четвертый или сорок второй?
— Сорок второй, тебе русским языком сказано. Ты тупая?
Вот бы сказать ему «сам тупой», прибавить еще несколько характеристик и оборвать разговор. Но Мара не могла поступить так. Ясик был ее единственной надеждой. Только он мог подтвердить ее алиби. Провела с ним всю ночь, ни с каким Андреем никуда не ездила, так что отвяжитесь.
После увиденного сюжета о бандитской разборке, тревога занозой засела в сердце Мары. Они здорово подставились, когда отвезли того хмыря в больницу. Теперь их ищут, и еще неизвестно, кто найдет первый: полиция или братки. Второй вариант был пугающим. Из Андрея сделают козла отпущения, а из Мары — козу. Будет блеять на четвереньках, и это в лучшем случае. Нет, она не хотела становиться ни жертвой бандитских разборок, ни подозреваемой в соучастии в преступлении. Вот для чего ей так нужна была эта встреча с Ясиком. И ради этого можно было даже раскошелиться на дорогое пойло.
— Хорошо, — сказала Мара. — Я выезжаю.
— Нет, ты все-таки тупая, — с удовольствием констатировал Ясик. — Куда ты выезжаешь?
— Как куда? К тебе. Четыреста сорок второй номер.
— Но-омер, ха-ха. А отель? В какой отель?
— Черт, забыла. — Она нервно засмеялась. — Так какой отель?
— «Уайт Стар». — Подумав немного, Ясик добавил: — «Уайт Хорс».
— Так «стар» или «хорс»?
— Ох, ты и дура. «Уайт Стар» — это отель. «Уайт Хорс» — виски. Белая лошадь, значит. И-го-го! Три белых коня, эх, три белых коня…
Ясик заржал. Почти по-лошадиному.
В его номере было дымно и пахло давно пьющим немытым мужчиной. Он лежал на кое-как застланной кровати абсолютно голый, с мутным взглядом и волосатым животом, колышущимся при каждом движении. Окно было зашторено. Пол и тумбочка возле кровати были заставлены пустыми бутылками и объедками на одноразовых тарелках. По телевизору шел какой-то старый советский фильм.
— Табличка «донт дистьюрб» для кого вывешена? — прогудел он, прикрываясь ладонью. — Не беспокоить, значит. Ты чего вламываешься без спроса, тля? — Сфокусировав зрение, он крякнул и убрал руку с паха. — А, это ты, Мара. Мара-шмара. Вискарь принесла?