— Через девять дней его предки и сестра возвращаются из Италии, — сказал он. — По дороге из аэропорта всех взять надо. Никуда Андрейка не денется.
— Рейс какой? — спросил Шайтан.
— Я завтра тебе на телефон сброшу, — пообещал Хромов, приготовившись выбираться из машины, остановившейся в квартале от дома. — Но твои бойцы пусть поиски не прекращают. Ищите.
— Вы тоже.
— Мы ищем.
— Объявили бы план «Перехват», что ли.
— Я разберусь, что мне объявлять, а что нет. — Отчеканив эту фразу, Хромов подумал немного и добавил: — Григорий Зурабович.
— Это просто совет, Евгений Петрович, — пошел на попятную Шайтан.
В зрачках его вспыхнули злые искры.
«Валить пора урку, — еще раз сказал себе Хромов. — Чем скорее, тем лучше. Пока окончательно не оборзел».
Попрощавшись, он неспешно направился домой по темной аллее с шевелящимися тенями листьев на асфальте. Во время поздних отлучек Хромов одевался по-спортивному, чтобы, в случае чего, сослаться на бессонницу и привычку бегать по ночам. Он собрался уже совершить небольшой рывок, дабы вернуться домой слегка запыхавшимся и вспотевшим, но задержался, услышав пьяные голоса.
На скамейке под липой сидели двое, поблескивая бутылками и посверкивая сигаретными огоньками. Внешний вид выдавал в полуночниках бомжей. Вот кого Хромов всегда ненавидел. Вонючие, вездесущие, неприхотливые и всеядные, как тараканы, они каждый день расползались по Темногорску, гадя всюду, где только можно, выворачивая мусор из баков, портя воздух и пейзаж. Покрытые язвами, коростой и вшами, они вызывали брезгливость и желание не дышать при встрече, чтобы не нахвататься каких-нибудь микробов или паразитов.
Полицейские патрули саботировали операции по отлову этих отбросов общества, и Хромов их, в принципе понимал. Кому охота прикасаться к смердящим уродам, рассаживать по машинам и везти в участки, откуда их все равно нужно было выпускать, потому что формально они не нарушали порядка. Источать зловоние не запрещено. Ходить с исцарапанной рожей дебильного алкаша — тоже. Чесать свои болячки и ходить под себя может каждый, кто ни на что другое не способен.
Будь на то воля Хромова, он утвердил бы такой закон, по которому всех опустившихся и спившихся личностей вывозили бы в крематорий или хотя бы содержали за колючей проволокой концентрационных лагерей. Он не был гуманистом и воспринимал толерантность как угрозу роду человеческому.
И он задержался возле бомжей. Они смотрели на него, он смотрел на них. Все трое молчали.
Бомжи были разнополые, во всяком случае, тот, что без бороды, смахивал на бабу, только коротко стриженную и почему-то в капитанской фуражке. Хромов приглядываться не стал. Сделал два быстрых шага вперед, схватил безбородое чучело за шкирку, стащил с лавки и несколько раз ударил переносицей о литую урну из каменной крошки.