У самой Жидовицы Ион хрипло спросил:
— А куда мы идем-то, тесть?
Василе Бачу прошел несколько шагов, не ответив ему, и завернул во двор канцелярии, а за ним и Ион. Они взошли по каменным ступенькам, околачивая постолы. В широкий коридор намело ветром целый сугроб снегу. У застекленной двери Василе замялся. Он хотел взяться за щеколду, но словно бы рука омертвела или щеколда обжигала огнем. Он снял шапку и отряхнул ее о колено. Успокоился и открыл дверь.
Они вошли к помощнику письмоводителя, — там и была контора для крестьян; в комнате самого письмоводителя принимали одних господ и почтенных сельчан.
Оба стали у двери, отряхивая снег. В помещении был только помощник Горнштейн, он сидел, согнувшись над реестром и писал с торжественной важностью, голова у него тряслась, как и всегда; помимо него, был еще стражник из Сэрэкуцы, гревшийся у изразцовой печи то спиной, то лицом.
— Надо на улице отряхиваться, а не натаскивать в канцелярию снегу! — буркнул Горнштейн, надменно крутнув носом, не поднимая глаз от реестра.
Василе Бачу хотел заговорить, но не знал, с чего начать, и еще больше оторопел после замечания чиновника. Все молчали. Слышался только жалобный скрип пера, да жужжала большая муха, разбуженная от зимнего сна; вспугнутая, она перелетывала с одной стены на другую, не находя себе места.
— Что вам нужно? — заговорил Горнштейн после долгой паузы, промокнув лист пресс-папье и любуясь написанным. Потом аккуратно перевернул страницу и разгладил ее рукой. Голова у него все тряслась, толстая, отвислая нижняя губа на миг потончала, прикушенная белейшими зубами, а ручка за ухом торчала, как грозная пика, готовая пронзить. — Ну живей, живей, некогда мне тут с вами до вечера рассусоливать! Нужно сразу выкладывать, зачем пришли, — поторопил он, беря ручку и приготовляясь писать.
— А господина письмоводителя нет дома? — спросил Василе с робкой надеждой, что авось не застанут письмоводителя и уж тогда он не даст ничего.
— Господин письмоводитель занят… Можете и мне сказать, что вам нужно, — сказал Горнштейн, оскорбясь, что крестьяне еще спрашивают письмоводителя, когда он сам тут и прекрасно знает все дела ничуть не хуже Штосселя.
Снова наступило молчание. Василе Бачу переминался с ноги на ногу, мучимый желанием уйти, оставить все по-старому, пускай что будет, то будет. Но сам все-таки сказал:
— Мне бы контракт выправить, барчук… так что вот… контракт…
— Хорошо. Садись! — сердито пропыхтел помощник. — Эй, стражник, ступай, позови начальника! Да скажи, что насчет контракта пришли! Слышишь!