Они сели рядышком на скамью. И оба, задумавшись, смотрели на Горнштейна. Перо его скрипело еще резче, а муха теперь довольно жужжала, прилипнув к горячей печке, точно клякса на казенном бланке.
— Какой тебе контракт нужен, Василе? — спросил письмоводитель, войдя быстрым шагом и потирая руки. Он был без пальто, в мягкой шляпе, сдвинутой на затылок, и сразу же стал греться у печки. — Опять хочешь что-нибудь уделить зятю? — добавил он с улыбкой, заметив Иона.
Штосселю на вид можно было дать лет тридцать пять, у него были маленькие, черные, быстрые и лукавые глаза, крупный нос и большие уши. Всегда у него было наготове доброе словечко или шутка, за что крестьяне и любили его, хотя помнили, что он еврей.
Василе и Ион встали. Улыбка письмоводителя как-то сразу согнала всю хмурь с души Василе. Он заговорил открыто, прояснев лицом, точно речь шла всего лишь о покупке скотины.
— Дак ведь что ж поделаешь, господин письмоводитель? Надо миром ладить, такие уж времена пошли… Чего там расходоваться на суды да на разъезды…
— Да, да, совершенно верно, — поддакнул Штоссель, снимая шляпу и усаживаясь на стул против своего помощника, невозмутимо продолжавшего писать.
— Опять же, и стар уж я, не знаю, сколько мне веку господь продлит… Наработался я вдосталь и намаялся. Теперь молодым черед… А мы свое отжили… Правильно я говорю?
— Правильно, правильно!
— Так я вот и надумал отдать им и все остальное, зато уж буду спокоен, что все отдал, и заботы с плеч долой, — кончил свою речь Василе, с печальной улыбкой глядя прямо в глаза письмоводителю.
— Понятно… И сколько же это участков?
— Еще восемь будет, господин письмоводитель! — вмешался вдруг Ион. — Под кукурузой большое поле в Лунке, потом четыре делянки под овсом в Зэхате, и еще три под яровой пшеницей на землях Сэскуцы… Но еще и дом есть, и…
— Ишь, он вон лучше меня знает, — заметил старик все с той же грустной улыбкой, но голос у него стал суровее.
— А сам-то ты чем будешь жить? — спросил письмоводитель, ковыряя в зубах длинным холеным ногтем мизинца.
— Проживу как-нибудь, чем бог пошлет, — пробормотал Василе, потупя глаза в пол.
— Это дело сомнительное… Оставь ты за собой хоть право пользования землей, пока жив… Своя рука не обманет! — на этот раз серьезно сказал Штоссель.
— Да мы ведь тоже не без креста, господин письмоводитель, — вскинулся Ион, но, встретив насмешливый взгляд Штосселя, осекся, словно ему ниткой перехватило голос.
— Все, все… покончить уж! — глухо сказал Василе.
Штоссель спросил у помощника бланки, велел Иону подписаться за себя и за Ану, а Василе, не знавший грамоты, приложил палец к выведенному чернилами кресту.