Однажды, когда она так шла к отцу, чей-то надтреснутый, запинающийся голос вывел ее из забытья:
— Ана!.. Ана!.. Стой-ка… Поди сюда!..
Ана в испуге остановилась. У ворот Трифона Тэтару сидела калека Сависта и отчаянно махала ей рукой. День выдался теплый, с ласковым солнцем. Дорога на улице прочахла. Ветви деревьев, омытые от зимней ржавчины, зеленели почками.
Ана удивилась, заметя Сависту.
— Ты разве здесь? — спросила она.
— Здесь… Нарочно из-за тебя пришла… Сказать тебе… — с причмокиванием выговорила Сависта и осклабилась, но взгляд у нее был злобный, и она все взбрасывала руками, словно порывалась вскочить.
Ана знала, что Флорика, выйдя замуж, взяла к себе Сависту. Сама слышала, как Джеордже бахвалился, будто калека принесет ему в дом счастье; это он поддевал насмешников, говоривших, что Флорика, мол, без приданого, разве вот нажмет на Сависту, та и будет попрошайничать у прохожих. «Почему же хромуша опять вернулась к Трифону Тэтару?» — подумала Ана, подходя к ней.
Сависта что-то говорила ей, распяливая рот, захлебываясь, причем старалась сбавить голос, чтобы не услыхал кто, хотя кругом не было ни души, только в придорожной канаве напротив, похрюкивая, рылся кабан, привязанный за ногу бечевкой к частоколине. Ана слушала и ничего не понимала.
— Да ты пореже, Сависта, — умоляюще проговорила она.
Калека раздельно произнесла два слова, а потом опять залопотала еще быстрее. Глаза у нее горели все бешенее, а в уголки рта сбегалась желтоватая пена.
— Пускай не ходит Ион… То-то беда… Флорика ни-ни… Джеордже убьет! — провыла она одним духом, грозя кулаками и вращая глазами.
Ана вдруг повернулась и пошла, не дослушав Сависту, которая все продолжала лопотать, судорожно извиваясь. Ана уловила слухом: «Ион, Флорика, Джеордже», — и этого ей было довольно. А калека, видя, что она уходит, вовсе остервенилась и прокричала ей вслед, потрясая кулаками:
— И тебя убьет, шлюха!.. Пускаешь Иона…
Она напрягла все силы, порываясь кинуться за Аной, но ее увечные ноги были точно пригвождены к месту, и она лишь пригнулась лицом к земле, вытянув шею, и проревела:
— Ион хочет Флорику… Джеордже убьет… Всех, всех, всех!
Ана только и слышала: Ион, Флорика, Джеордже… И шла прямо, как прежде, к тому дому, где провела детство. Отца не было. Она достала ключ из-под перекладины, куда отец прятал его, отомкнула дверь и, войдя, села на лавку. Ребенок хныкал. Она покачала его на руках, дала ему грудь.
Голова у нее отяжелела, была как чугунная. Ана безотчетно прижала к себе ребенка, он жадно причмокивал. Растерянно озиралась она по сторонам, как будто видела все в первый или последний раз. Ничего тут не изменилось. Кровать, стол, лавки, стул, шкаф с посудой, жбан с водой, висячая лампа… Все как прежде. Только печь с ее огромным бездонным челом казалась чернее… Когда она смотрела на печь, точно молния проблеснула в ее уме, и она вдруг как бы снова вернулась на путь мытарств… Кромешная тьма… От холодного изразца щекотно ногам, когда она взбирается на печку, а сердце колотится, готово выпрыгнуть… Она влезает медленно, тихонечко, боясь зашуршать сорочкой, а то проснется отец, — он пьяный храпит на кровати… На постели жарко… Вот шарит рука, легонько дотрагивается до ее лодыжки, она знает, что это Ион, у него хрустят суставы, когда он влезает и укладывается подле нее… А сердце все стучит… Как оно стучит…