— Куда бежишь так, Флорика?.. Погоди минутку, стой, я тебе что скажу… Да поди сюда, никуда не денется твой базар…
Та словно ждала, что ее позовут. Вернулась обратно и пошла к нему с пылавшим лицом, слабо отнекиваясь:
— Ах ты, господи… ты только долго не держи меня, Ион, а то Джеордже убьет…
А когда подошла к Иону, добавила тише:
— Шла вот продать грушки-скороспелки, нам деньги нужны… И Джеордже никак не дает мне…
Ион молча смотрел на нее, задетый тем, что она ему говорит про Джеордже. Флорика вопросительно вскинула на него голубые глаза и, глянув в глубину его смятенных глаз, поняла, недосказала свою мысль и ласково спросила:
— Ну что ты хотел-то, Ион?..
Тогда он сказал, стиснув зубы, как будто боялся, что и вся душа его, одержимая страстью, рванется к ней:
— Да отдохни ты… Ну что бы не отдохнуть тебе?
Их зачарованные взгляды сливались.
Флорика медленно прошептала:
— Тороплюсь я, Ионикэ… Правда… Дай уж, я пойду… правда…
Но в то же время продолжала идти рядом с ним, прижимаясь плечом к его плечу. Они прошли кукурузным полем и остановились под яблоней, где в тени был разостлан его суман, как готовое ложе. Они сели, засматривая друг другу в глаза, блестевшие от долгожданного счастья. Ион хотел попрекнуть ее, зачем она помянула Джеордже, шумно дохнул ноздрями и только пропыхтел:
— Эхе-хе, Флорика…
— Уф, до чего жарко-то… я прямо истаяла от жары, — сказала она, отодвигая сумы с грушами. — А тут хорошо, прохладно… право, прохладно…
— Прохладно, — бессознательно повторил Ион спустя несколько минут.
Оба замолчали, прислушиваясь к биению своих сердец. Потом вдруг Ион, словно хищный зверь, обхватил ее под мышки и впился ей в губы. Флорика со стоном мягко откинулась на спину…
— Все равно моя будешь! — сказал Ион после, когда Флорика повязывала косынку, собираясь идти… — Хоть и до смертоубийства дойду, а все равно моя будешь!
— Эх, Ионикэ, мало ли что говорится! — ответила она, не глядя на Иона. — Когда можно было, ты не хотел, когда ты захотел — уж нельзя!
Ион остался сидеть на сумане, глядя вслед Флорике, скрывшейся в кукурузе.
— Нет, можно, — проговорил он себе в ободрение. — Пускай даже дойду…
Он вдруг осекся. Листья на яблоне зашелестели, как бы в укор ему. И этот укор напомнил ему про Ану. Он вскочил, как ужаленный. Не смел и взглянуть на яблоню, под которой год назад другая родила ему ребенка. Он пошел на жнивье, не оглядываясь, как будто за спиной ему грозила незримая рука.
Флорика удалялась по дороге; она шла величаво, покачивая бедрами. Сердце у Иона снова затрепетало, а губы упрямо шептали: