— Ион был… Флорика… была… Злодеи… Убей, убей! — в отчаянии простонала калека, заливаясь слезами и давясь от всхлипываний.
— Хорошо, Сависта, хорошо… Знаю, и ладно… хорошо! — спокойно заметил Джеордже.
Только после ужина, улегшись возле Флорики, он задумался над словами Сависты и содрогнулся. Он вдруг вспомнил выражение глаз Иона на свадьбе, испугавшее его тогда. Потом он и забыл про это. Как он мог позабыть?
«Ну, если так, убью его!.. Теперь уж я ему не спущу… Убью!» — твердо сказал себе Джеордже, лаская жену, зажигавшую в нем кровь.
2
Госпожа Херделя не хотела затевать ссоры при посторонних в Сынджеорзе, но как только они очутились дома, устроила Херделе проборку:
— Не знаю уж, сдуру или ты не в своем уме — заладил, что уйдешь на пенсию. Тебе, знать, надоела спокойная жизнь… Для того мы мучались и страдали, чтобы теперь, когда ты чист вышел, сам же гнался за бедностью?
Гиги была такого же мнения, считая отставку унижением. Насчет того, что инспектор требует учить детей только на венгерском, г-жа Херделя, не затруднясь, ответила, как и всегда, сообразуя свои суждения с обстоятельствами:
— Ну и что? Румыны подольщаются к тебе, а ты и рад стараться, как будто с разговоров сыт будешь? Люди знают, что мы румыны, и ладно, а шовинизм никогда до добра не доводит. Что тут такого, если и учить их венгерскому? Пускай выучатся, нынче не худо и знать иностранный язык, сам отлично видишь, без венгерского шагу ступить нельзя… Если такие пошли времена, разве мы их изменим?
Херделя чувствовал себя глубоко несчастным, оттого что надо было расстаться со школой, но стыдился сказать домашним, что это инспектор принуждает его уходить на пенсию. И потом, в душе он еще надеялся, что, пока он оттягивает, может, что-нибудь и произойдет и ему уже не надо будет уходить. Поэтому он и не торопился подавать прошение. С другой стороны, он на всякий случай разгласил и в Армадии, что, ввиду жесточайших преследований со стороны венгров, он подумывает послать их ко всем чертям и уйти в отставку. В ответ на это Грофшору во всеуслышание заявил в пивной:
— Друг и брат! Лучше умереть, чем быть палачом наших детей!
И эта фраза облетела всю Армадию, снискав всеобщие симпатии им обоим и даже Белчугу, которого Херделя вечно призывал в свидетели, а тот зеленел от негодования, чуть только заговаривали о Хорвате.
После таких ободрений учитель приходил домой с твердым намерением тотчас же написать прошение о пенсии. Но тут он встречал упорное сопротивление супруги, опрокидывавшее его план. Г-жа Херделя весь день совещалась с Гиги и находила все более основательные доводы.