— Но ведь не мы брань эту начали! — буркнул Василий.
Александр поморщился:
— Я понимаю вину Олега, но при чём тут простые воргольские люди? Ведь в первую очередь пострадают они. Татары жаждут крови и поживы. Они, конечно, помогут нам разгромить супостата, а потом что? Грабить и убивать начнут мирных смердов, посадских ремесленников, сотнями брать в полон, чтобы продать на галеры фряжским католикам!..
В палату вошёл князь Даниил. Поклонился и тихо сел на лавку с краю.
— Не хочу я больше русскую кровь проливать! Досыта уже нахлебался. Что скажете, бояре? — закончил Александр.
Первым заговорил Шумахов:
— Так ты думаешь, Александр Иванович, что, ежели мы оставим Олега в покое, он угомонится? Олега совесть не мучит, а он по горло в русской крови. Если прекратим войну, Олег подумает, что мы его боимся. Нет, княже, раненого зверя лучше добить, чем оставить в живых, потому что он во сто крат опасней здорового. Нельзя нам на полпути останавливаться. Да и что ты скажешь татарам? Они же на нас набросятся!
— Ты неправ, княже, — подал голос и Севастьян.
— И этот туда же!
— Василий верно сказал, — упрямо мотнул головой Севастьян. — Татары нас не послушаются, и как только ты сообщишь им своё решение, в нас полетят стрелы.
— А мы их уничтожим! — не сдавался Александр.
Севастьян всплеснул руками:
— Ах, если бы всё было так просто, княже. Допустим, мы сумеем их разгромить, и что тогда?
— Ну, тогда уже Олег Воргольский поедет в Орду, приведёт войско, и татары камня на камне не оставят в Черлёном Яре до самой Рязани, а не насытившись тут, и до стольного Владимира дойдут, опять всю Русь полонят! — проворчал Василий.
— Эх, устал я, друзья... — тяжело вздохнул Александр. — Уж быстрей бы всё это кончилось...
За дверью послышался шум, и в палату влетел Андрей Кавырша:
— Мужайся, княже, недобрую весть я принёс!
Александр побледнел:
— Не тяни кота за хвост! Говори немедля, что стряслось!
— Семёна Андреевича схватили и казнили в Ворголе, — пробормотал Андрей. — А нам голову его подбросил какой-то человек. Мы его не успели поймать, шустрым оказался.
— Где она? — вскочил с места князь.
— Мы не посмели... — пробормотал Кавырша и крикнул: — Евтей! Неси сюда!
Ломов, сам белый как смерть, внёс в палату сизую, с запёкшейся у основания черепа кровью голову Семёна Андреевича.
Все с ужасом уставились на неё.
— Чур меня! — закрестился князь. — Царица Небесная, Милосердная! Очисти души наши от всякой скверны! Господи! Прости беззакония наши! Свят-свят-свят!
Спаси, сохрани и помилуй! — А потом, плохо соображая, спросил: — А тело где?