. Третьи вообще считали, что князь Олег от страха перед призраком Самсона окончательно свихнулся и навряд ли выздоровеет. Мол, в него вселился бес и верховодит им, так что не миновать беды для всего воргольского народа.
Говорили об этом в хате Козьмы и братья Хитрых. Пора сбора урожая закончилась, и Козьма позволил себе попотчевать братов всевозможными яствами: пирогами с рыбьей молокой и визигой[3], свининой и разной жирной рыбой — карпами, карасями, голавлём. Словом, пили мёд, ели от пуза и беседовали.
— Князь наш совсем занемог, — вздохнул Игнат. — Я слыхал, что скоро на стол сядет его старший сын Ростислав.
— Да брось! — поморщился Козьма, уплетая толстого голавля. — Олег от удара чуток тронулся, но он силён и недуг свой переможет. Не отдаст он до сроку стол сыну.
— И вовсе не от удара князь тронулся, — возразил, облизывая блестящие от свинины пальцы, младший Хитрых, Афанасий. — С перепугу он взбесился, с перепугу. Я видел, как в предсмертных муках смотрел на него кровавым глазом Самсон. И сам, как вспомню — дрожу от страху. Иной раз ночью заснуть не могу, всё гластится мне Самсон. Чудится, что вот-вот он в хату окровавленный зайдёт. И не я один боюсь. Сосед Матвей шёл вчерась домой тёмной ночью, а ведь ночи щас — глаз коли. Ну так идёт, значит, и вдруг по стене детинца тень промелькнула. Оглянулся — он, Самсон, здоровенный, и весь светится, и гукает сапожищами, ажильника земля худит. У Матвея волосья шапку подняли, и не помнит, как дома оказался. Прибежал да под лавку, еле жинка оттуда вытащила. Матвей дрожмя дрожит, как осенний лист в шумную погоду. Она спрашивает, что стряслось, а он будто язык проглотил, слова вымолвить не может, мычит только. И не один Матвей Самсона в детинце видал. Не к добру это, братцы, ох, не к добру! — И Афанасий в волнении осушил до дна кружку мёда.
— Самсонов призрак будет шлындать по детинцу до тех пор, пока душа его не получит удовлетворения во мщении за казнь, — заявил Козьма. — И не зря князь Олег беснуется. Знает, что вопиющую несправедливость сотворил.
— Я во всём виноват!.. — снова завёл старую песню Игнат.
— Да заткнись ты! — вспылил Козьма. — Совестливый нашёлся! Ты, что ли, Самсона на плаху посылал? Его князь казнил для своей и татарина потехи. Да от него князь, говорят, уже давно хотел избавиться. Не нынче, так завтра всё одно убил бы, и ты тут вовсе ни при чём.
— А куды же опять Севастьян исчез? — перевёл разговор Афанасий.
— Тсс!.. — прижал палец к губам Козьма и тихо прошептал: — Он у князя Александра Липецкого на службе, вместе по лесам воронежским шляются.