— Делай что хошь, — махнул рукой атаман. — Пёс заслуживает самой лютой смерти!
И Демьян, ни секунды не медля, сел верхом на грудь Ефима и рукоятью ножа выбил ему левый глаз. Ефим завизжал, извиваясь как змея в когтях коршуна.
— Ты что? — кинулся к Демьяну Пантелеймон. — Его князь должен судить, а не ты! Ты не имеешь права казнить не осуждённого князем человека!
— Это кто не имеет права? — вскочил Демьян и наставил нож на Пантелеймона. — Тоже смерти захотел, щенок?
— Парень, умолкни! — пробасил Евтей Ломов. — Ефим люто мучил жену Демьяна. Его щас лучше не трогать, в гневе любого убьёт.
— И пускай убивает! — тоже загорячился Пантелеймон. — Только нельзя казнить несудимого человека!
— Да заткнись ты! — не выдержал и Кирилл. — Судимого, несудимого! Он-то убивал безо всякого суда!
— А вот я его щас заткну! — продолжал наступать с ножом на Пантелеймона Демьян.
— Дёмка, остановись! — возмущённо загремел отец Макарий. — Не трожь парня!
— Тьфу! — плюнул Демьян, повернулся и пошёл обратно к своей жертве. — Эй, Тяпка, Рус! Наклоняйте берёзовые макушки. Привяжем этого гада к ним за ноги и отпустим. Пущай он одним глазком поглядит, как его вонючее тулово пополам разорвётся, а для начала... — Демьян распорол пленному шаровары и взмахом ножа лишил его мужского достоинства.
Тяпка и Рус с другими разбойниками тем временем стали пригибать к земле макушки крепких берёзок и привязывать к ним верёвки. Двое схватили стонущего Ефима за ноги и потащили к месту казни. Вместе с Демьяном они, как заправские палачи, сунули ноги казнимого в петли верёвок, но отец Макарий вдруг крикнул:
— Стойте! Подождите! Надо исповедовать, как же без исповеди?
Монах подбежал к Ефиму и стал что-то шептать ему на ухо. Тот, глотая слёзы боли, отвечал. Потом отец Макарий произнёс:
— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь! — и дал смертнику поцеловать крест. Закончив, отошёл. Пантелеймон и Кирилл отвернулись, когда Демьян начал затягивать на ногах Ефима верёвки. Раздалась команда:
— Отпускай! — И округу огласил жуткий вопль, от которого даже у видавших виды разбойников захолонуло сердце.
У Ефима почти оторвалась одна нога, вырвав из живота часть внутренностей. Он был ещё жив и, уже не имея сил кричать, только хрипел, выкатив единственный глаз.
— Добейте его! — истошно завопил Кирилл.
Но все стояли как вкопанные, и вдруг...
И вдруг Пантелеймон, точно ужаленный, подскочил к искалеченному телу Ефима, выхватил меч и одним ударом отсёк стремянному голову, которая покатилась под гору, подпрыгивая на кочках и оставляя на золотистых осенних листьях кровавый след.