Скепсис интерфектора был понятен — я и сам не испытывал никаких тёплых чувств к внучке мастера Фонтена. Окружающий нас кошмар — это последствие её действий. Но не думаю, что она не придёт на помощь близкому человеку.
Однако что делать было неясно. Мертвяки на улицах ограничивали передвижение по земле, упыри — по крышам. Да и кроме того, пусть город невелик, но найти одного человека, не имея ни малейшего представления о том, где он может находиться — невозможно.
— А как ваш сын так быстро нашёл Опалённую сразу после прибытия в город? — не подумав, спросил я.
Интерфектор глянул на меня с недоумением.
— Мой сын стал упырём, Норвуд, — если раньше мужчина удивлялся моей сообразительности, то теперь он был явно разочарован. — И чуял всех порождений тьмы, ведь именно для этого интерфекторы и принимают скверну...
Наступил мой черёд недоумевать.
— Мне казалось, он сделал это из страха перед мертвяками, когда был на Севере, — забормотал я.
— Нет, Норвуд, иногда нам приходится запускать тьму в себя, чтобы найти нужное порождение зла, — марево от кольчуги было особенно заметно сейчас, когда солнце светило со спины. — И не у всех хватает духу сдаться братьям, после того как всё заканчивается. Мой сын не смог и бросился в бега.
— Из-за этого в народе ходят слухи, что интерфекторы могут унюхать нечисть на расстоянии? — мне стало стыдно, ведь получается я зря считал его сына трусом.
Мужчина кивнул и вновь стал глядеть на площадь.
Значит, его сын принял скверну, чтобы найти какую-то особенно сильную тёмную тварь. Можно сказать, добровольно расстался с жизнью, чтобы спасти людей... А то, что не смог совладать с собой и бросился в бега, нисколько не обесценивает его поступка. Но даже после всего, он всё равно продолжил бороться со злом!
И похоже, история, рассказанная интерфектором, благотворно на меня подействовала — я вспомнил кое-что из сказанного Опалённой во время нашей первой встречи. И, возможно, это поможет её найти...
Глава 14
Наш театр давно заброшен. Так вышло, что труппы, ехавшие раньше с севера, отчего-то перестали останавливаться здесь, предпочитая отправиться сразу на юг, до ближайшего Сильного города. Поговаривают, некоторые пересекали наш оаз целиком и уходили через следующую межу в другой, где городов, а значит и денег, было побольше.
Поэтому-то последнее и единственное театральное выступление, на котором я бывал, случилось незадолго до смерти отца. Сам спектакль в памяти не сохранился, единственное воспоминание – это массивные тяжёлые кресла в первом ряду.
Следом за ними стояли самые обычные лавки, места на которых стоили всего лишь одну медную монетку, но отец тогда не поскупился, и мы разместились у самой сцены. Гладкие деревянные подлокотники и высокие прямые спинки, которые наверняка закрывали весь обзор тем, кто сидел позади, навсегда остались в воспоминаниях.