В конце концов, кто такие Романовы? Захудалый род с очень сомнительным родством с Рюриком. Якобы дед Михаила Федоровича — первого царя из рода Романовых — был женат на старшей дочери Александра Борисовича Горбатого-Шуйского, представителя младшей ветви Шуйских, принадлежавших к роду Рюриковичей. А сам дед Никита Романович Захарьин… В общем, седьмая вода на киселе, а не Рюрикович.
То ли дело Хованские — прямые потомки великого князя литовского Гедимина, великий княжеский род. Именно им, а не затрапезным Романовым надлежало стать русскими царями после кончины Василия Шуйского.
За него — княжеская кровь и предки, за него — двадцать пять тысяч стрельцов, Бутырский полк солдат и московская чернь. Наверняка царевна, покружившись вокруг Москвы, хочет пойти с ним на мировую. Зима на носу. Не будет же она вместе со своими карманными думцами зимовать по монастырям!
Такую толпу народа ни один монастырь не прокормит, будь то даже Сторожевский или Троица!
Гордыня — плохой советчик, но князя было уже не остановить. Невзирая на плачь княгини, он приказал подать назавтра с рассветом недавно привезенную из-за границы карету и, отправив на всякий случай сына в родовое имение, принялся за дорожные сборы. Надо было явиться в Воздвиженское во всем великолепии, чтобы Софья поняла, что он — единственная ее возможность удержать власть.
На следующий день встали затемно, и, быстро собравшись, Хованский тронулся в путь под охраной из пятидесяти стрельцов, которые сопровождали его во всех передвижениях по городу. Храбрость — храбростью, а осторожность никогда еще никому не мешала.
Стояло бабье лето, и князь благодушествовал на мягких подушках, представляя себе ожидающий его триумф. Шел сбор урожая, и вид копошившихся в огородах баб действовал на него умиротворяюще. Он даже приказал остановиться недалеко от стоящей у дороги деревушки и послал одного из слуг за стаканом парного молока, заплатив за него по-царски.
После полудня разомлевший князь приказал остановить карету недалеко от села Пушкино и поставить ему шатер. Слуги рьяно принялись за дело, и не успел Хованский размять затекшие от долгого сидения ноги, как ему доложили, что все готово к обеду и отдыху. Перекусив на скорую руку (всего четыре перемены блюд), он, по русскому обычаю, прилег почивать и быстро заснул.
Судя по блуждающей по его губам улыбке, снилось Хованскому что-то приятное, но его сон был прерван самым грубым образом.
Первое, что увидел князь, открыв глаза, было суровое лицо князя Лыкова, трясшего его за плечо:
— Вставай, Иван Андреевич, ехать пора. Велено мне тебя, как вора, доставить на расправу в село Воздвиженское. Собирайся, боярин.