Девушку влекли к мужчине, намного старше ее, не страсть, а родство душ, воспитания, жизненных устремлений, которые она принимала за любовь. С ним можно было беседовать не только о насущных делах, но и о греческих и латинских философах, обсуждать астрологические прогнозы, которые составлял ей давний знакомец, ученик Симеона Полоцкого, Сильвестр Медведев, и о многом другом.
А поговорить о чем-нибудь, не связанном с насущными потребностями, очень хотелось. Волею судьбы Софья получила великолепное образование, какое имели в те времена очень немногие мужчины, а что толку? Иногда она ощущала себя путешественником, попавшим на необитаемый остров, населенный одними попугаями: вроде слова произносятся, а разговора не получается. Бояре жаловались друг на друга и просили то людишек, то деревеньку, то теплое место нужному человечку. Вырвавшиеся из теремного заточения царевны без умолку болтали о красивых мужчинах и строящихся теремах. Из-за них пол-Москвы стояло в строительном мусоре и лесах — это сестры и тетки государыни возводили себе жилища одно краше другого.
Голицын тоже начал перестраивать вверенный ему Посольский приказ, верх которого теперь украшал глобус. Вместо разговоров о политике Софье приходилось выслушивать рассуждения о качестве красных с позолотой кож немецкой работы, закупленных для устройства мебели, или вздохи князя из-за медленной работы живописцев Лазаря Иванова и Матвея Федорова, которые с товарищами подрядились расписать потолки и стены надстроенных верхних палат Приказа паволоками за сто тридцать рублей.
Под окнами перекрикивались мастеровые, пахло известью и деревом. Царевны постоянно ссорились из-за живописца Богдана Салтанова, которого все хотели заполучить к себе расписывать стены.
Шакловитый, назначенный главой Стрелецкого приказа, был занят приведением стрельцов «в чувство» и появлялся во дворце не в пример реже и только по делу. Казнив пятерых зачинщиков, он внимательно присматривался к остальным, понемногу убирая неблагонадежных в отдаленные гарнизоны.
Без его дерзких выходок стало скучно, и Софья почувствовала что-то, похожее на грусть. От этого наглеца веяло силой, удалью и преданностью: в его присутствии она чувствовала уверенность и покой, которые не мог ей дать утонченный, но нерешительный князь Василий.
Сестрица Марфа, глядя на Голицына с Шакловитым, не раз повторяла, что если бы их слепить в одно целое, а затем поделить пополам, то получилось бы два идеальных мужчины. Софья каждый раз с возмущением заступалась за Василия Васильевича, припоминая его службу под командованием Григория Григорьевича Ромодановского, но противная Марфуша только хихикала и пожимала плечами.