Перебитый в тот момент, когда взвешивал шансы Нарышкиных на царство, Голицын остановился и, заморгав ресницами, попытался собраться с мыслями.
— Царевна, мне трудно так категорично ответить на твой вопрос. Все упирается в приятие или неприятие отдельными боярами той политики реформ, которую пытался проводить твой брат. Если…
— Да или нет?
— Тут возможно несколько вариантов развития событий.
— Да или нет?
— Софья Алексеевна, что ты от меня хочешь? Если Нарышкины возьмут верх, то меня тоже скорее всего ждет опала! — В его голосе прозвучало отчаяние, и Софья поняла, что Голицын, возможно, впервые в жизни не знает, что делать.
— Но ведь Ванечка старше нарышкинского отродья, и он должен по закону наследовать Федору! Неужели бояре посмеют обойти старшего в роду?
Вконец растерявшийся князь, которому стукнуло уже тридцать девять лет, остановился перед двадцатичетырехлетней девушкой, задумчиво пощипывая ус.
— Видишь ли, царевна, иногда целесообразность бывает превыше закона.
— А если я буду протестовать?
— Голос царевны слишком слаб, чтобы его услышали.
— А если поднимутся все Милославские?
— Милославских мало, царевна. Нарышкиных поддержат многие бояре и церковь. За ними сила.
В тот момент ему хотелось только одного — чтобы Софья покинула его дом и не заставляла отвечать на вопросы, на которые у него не было ответов.
Но девушка, похоже, не собиралась уходить. В ее глазах вдруг полыхнуло пламя.
— Как ты думаешь, князь, что будет, если стрельцы ударят в набат? Это тоже будет сила?
У Голицына округлились глаза, а промолчавшая весь разговор Марфа Алексеевна даже руками всплеснула от ужаса.
— Надеюсь, что Господь помилует нас от такой чаши. Если стрельцы пойдут на Кремль, то прольется столько крови, что город в ней захлебнется. Даже не думай, царевна!
— Ну почему же? — в ее голосе послышались мстительные нотки. — Почему безграмотный мальчишка должен сесть на отцовский трон только потому, что так хочет нарышкинская саранча?
— Софья Алексеевна, — взмолился хозяин дома, бросая опасливые взгляды на дверь, — наш разговор тянет на дыбу. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом!
Возбужденная Софья окинула взглядом перепуганного князя, задумчиво насупившуюся сестру и тут же обмякла, превращаясь из стального клинка в гибкий тростник.
— Конечно, Василий Васильевич, прости меня, пожалуйста. Это я от разговора с братом отойти не могу. Что-то мне подсказывает, что скоро все изменится, и я боюсь этих перемен.
Расстроенный князь почувствовал угрызения совести. Не мог же он вот так оттолкнуть от себя девушку, которая, не побоявшись страшного скандала, пришла к нему, как к самому близкому человеку. Он почувствовал сострадание и легкий укол тщеславия.