А что, если Иван (читай — Софья) действительно сможет стать царем? У царевны характер — иной мужчина позавидует. Но нет, глупость все это. Но девушку так жаль, словно у него вырывают сердце.
В кабинете глухо пробили часы, отмеряя неумолимо бегущее время. «В конце концов, что я теряю? — промелькнуло вдруг в голове князя. — Все мы когда-нибудь умрем. Латиняне потому и остались в истории, что умели рисковать». На мгновение Голицын почувствовал себя смелым и сильным, точно его любимый Цезарь, стоящий перед Рубиконом. Подойдя к гостье, казавшейся в огромном кресле маленькой и беззащитной, он опустился перед ней на колени.
— Царевна, я всегда буду вашим преданным рабом. Если понадобится — с удовольствием умру за вас. Audentes fortuna juvat [1], Софья Алексеевна.
Сказал — и ужаснулся сказанному под влиянием минуты. Зачем ему соваться в драку, которая, по большому счету, его не касается? У него и с Милославскими, и с Нарышкиными, и с церковью хорошие отношения. Зачем лезть в дела, от которых можно лишиться головы?
— Встань, князь!
Голос царевны прозвучал так ласково, что у него сжалось сердце.
— Я ничего от тебя не прошу и никогда не допущу, чтобы с твоей головы упал хотя бы волос. А теперь нам пора идти. Брат может послать за мной в любую минуту.
Кивнув Марфе, она легко поднялась из обтянутого тисненой кожей кресла и направилась к двери, увлекая за собой сестру. В сенях, расписанных придворными художниками от пола до потолка, их терпеливо ждала Верка, которая помогла закутаться своим высокородным хозяйкам так, что они превратились в затрапезных посадниц, чьи лица почти закрывали с хорошо продуманной небрежностью повязанные убрусы.
А в это время раскланивавшийся с царевнами боярин, сосредоточенно вспоминал слово за словом весь прошедший разговор, пытаясь вспомнить, не сказал ли он чего такого, за что действительно можно угодить на дыбу.
К вечеру царю вдруг сделалось совсем худо. В который уже раз послали за лекарями, которые тут же явились с кучей разных снадобий. Венценосному больному пустили кровь, но она почти не текла из его безвольных рук, на которых не было заметно вен, зато виднелись синяки, появлявшиеся последнее время даже от простого нажатия.
Внезапно в дверном проеме, забитом народом, показался патриарх в сопровождении черной свиты. Бояре и окольничие, давя друг друга, расступились, пропуская монахов к царскому ложу. Даже беглого взгляда на больного было достаточно, чтобы понять, что царь всея Руси Федор Алексеевич доживает последние часы, если не минуты.
Спокойно, точно давно ожидая этого момента, патриарх приступил к соборованию умирающего.