Ляхову можно было дать на вид лет пятьдесят, был он сухощавым, очень подвижным, с резкими чертами лица, лишенными конкретной национальной “привязки” (немаловажное качество при его работе!) и носил очки с темной оправой и со слегка затемненными стеклами. Таким образом, выражение его глаз и даже направление взгляда оставались тревожащей загадкой для того, кто с ним общался.
Вначале он больше вел общие разговоры, видимо, стремясь немного просветить Вьюгина, как совершенно не искушенного в специфике нового для него ремесла. Ляхов знал, конечно, что в том вузе, который окончил Вьюгин была военная кафедра (с некоторой стыдливостью ее именовали спецкафедрой), что кафедральные офицеры читали студентам курс страноведения, были, конечно, занятия военным переводом и даже уроки фотографии. Причем снимать предлагалось в основном книжные страницы и иллюстрации, и это объяснялось тем, что будущим специалистам, возможно, придется работать в зарубежных библиотеках и архивах. Пожалуй, Ляхову тогда просто хотелось поговорить, так как в силу специфики его профессии круг его собеседников был жестко ограничен. А сугубая избирательность в общении может привести к тому, что в нем перестаешь нуждаться и для всех прочих человек становится нелюдимом, которого обходят стороной.
Веяние технического прогресса, которое выразилось, например, в установке кондиционеров, касалось только посольских домов, поэтому необходимость бывать у Ляхова содержала в себе и физическую привлекательность, которую Вьюгин сразу же отметил. К тому же хозяин любил в процессе общения попивать что-нибудь крепкое, разбавляя его в разумной пропорции каким-нибудь ледяным тоником или фруктовым соком, угощая этой смесью и Вьюгина. Аскетизм не был у Ляхова жизненным кредо, а требование к коллегам у него было тоже своеобразным:
— Для меня предпочтительнее иметь дело пусть с немного даже циничным профессионалом, чем с недалеким носителем абсолютно правильной идеологии. В нашей работе она нам не помощник.
Ляхов блеснул очками в сторону Вьюгина, словно пытался определить, к какой из двух категорий его можно отнести, в то же время давая понять, что совсем не провоцирует последнего на высказывание им его сокровенных взглядов. Он как бы заранее отмахивался от этого, не подчеркивая в то же время своей полной идеологической индифферентности.
— Есть такое английское выражение the benefit of doubts, которое у нас принято переводить как “польза сомнений”, — сказал Ляхов и было непонятно, куда он клонит. — Так вот, не надо бояться сомнений, ибо они ведут к знаниям. А ни в чем не сомневающийся это сторонник слепой веры.