— Не упадешь?
— Обижаешь! — хихикает. Весело ей! Мне так-то не особенно, но что поделать: решили так решили, потому послушно вцепляюсь когтями в камни возле уродливой башки одной из химер, по легенде призванных сохранить храм от нечисти. Судя по виду несчастной скульптуры, предполагается, что вышеуказанная нежить посмотрит на эту красоту и решит, что конкуренция слишком серьёзна. Вот интересно даже, кто сейчас краше — я в этом обличьи или эта каменюка? Хотя, что с нас взять — монстры.
А Ноэль меж тем не теряет времени — спрыгивает так, будто высоты нет, ветер кругом не воет голодной собакой, да и вообще у нас тут намечается репетиция театра самодеятельности, не более того. Мне не по себе немного — не сдует ли? Но подруге все нипочём: тяжелое бархатное платье развевает ветер, волосы светлые полощутся, точно флаг, и из неё самой получилась бы отменная иллюстрация для какой-нибудь безумной книги. Особый шарм добавляет тот факт, что Ноэль будто никак определиться не может, призрак она или живая, эльфийка или человек. Лицо меняется, плывёт, и его будто нет вовсе.
— Мне Легион выдал разрешение на мирную демонстрацию, — сообщает она, старательно перекрикивая ветер, — Так что у меня все по закону, можно сказать! Лети, Риа — и сделай, что должно!
Скалюсь во всю пасть, и Ноэль тут же улыбается в ответ. И в этот момент я отчего-то думаю, что это самое важное: найти кого-то, кто улыбнётся тебе ободряюще, кем бы вы там ни были — людьми, мертвецами, монстрами, богами или химерами. И это забавное осознание, потому что это довольно глупо, на самом-то деле: так долго мечтать о человечности, чтобы в итоге осознать, насколько все мы одинаковы, насколько по сути неважно, кто есть кто.
И я не удерживаюсь — делаю круг над площадью, наблюдая, как тонкая фигурка ловко укладывает скрипку на плечо, склоняет голову и начинает играть. И музыка разрастается, будто вопрос и ответ, боль и облегчение, страсть и абсолютное спокойствие, заглушает ветер, крики людей внизу, сомнения и лишние мысли… Нет больше ничего, остается только мелодия, болезненная и острая, словно лезвие, слышимая и мёртвым, и живым. И по толпе внизу проходит единая дрожь, будто она обращается в одно существо, глухое ко всему, кроме музыки, а я чую всем своим существом, вижу даже с такой высоты, как качаются надгробия и взрывается земля под напором тех, кто тоже отзывается на зов подаренной Мастером скрипки.
— Мирная демонстрация, — бурчу, наблюдая за начинающимся шествием мертвецов, — Если мы выживем, Легион, я или признаю твою гениальность, или больно отпинаю!