Паб начинает наполняться людьми — пятница. На стенах появилось несколько блестящих плоскоэкранных телевизоров, и сегодня по ним будут показывать трансляцию Би-би-си с Гластонбери. Ник разбил бокал, и все аплодировали — здесь так принято, это на счастье.
Сегодня я ходила к Крису. Я понимала, что если не проясню ситуацию, буду думать о нем еще чаще и дольше, чем это необходимо. День выдался хмурый, облака висели низко над головой, солнце шевелилось где‐то под ними, будто свернувшийся под одеялом кот.
В дымке надо мной мерцал неоновым светом гигантский багряный крест Армии Иисуса. Его блики отражались в лужах и окнах домов, делали улицу зловещей и праздничной одновременно, как сам Бог. Я смотрела как завороженная, пока двери не открылись и ко мне не вышел розовощекий мальчик в сером костюме с неоновым пластмассовым крестом на шее. Он натягивал рукава до самых костяшек пальцев, стараясь скрыть татуировки с черепами.
— Вы потерялись? — спросил он.
— Нет, я нашлась. — Я посмотрела на него и грустно улыбнулась.
Он немного помолчал и скрылся за дверью, оставив после себя запах восковых свечей.
Я двинулась дальше по улице мимо кладбищенских ворот. Странно, но мне даже начало тут нравиться. Хотя я отлично понимаю, что этот город — убийца радости и что отсюда не так просто выбраться. Хотя до Лондона всего час на поезде, на самом деле это два мира, между которыми бездна. Либо ты умен, и поступаешь в хороший университет, и уезжаешь отсюда в восемнадцать, либо нужно быть рокером, или спортсменом, или убить кого‐нибудь. Или все это одновременно.
Я подошла к черной двери и в нерешительности остановилась. Под ногами скрипнули осколки — значит, я все‐таки разбила окно его фургона. Самой машины нигде не было видно. Видимо, поехал вставлять новое, подумала я.
Я постояла несколько минут, уставившись на его дверь, будто ждала какого‐то знака, а потом развернулась и пошла прочь. Думаю, правда сама найдет его, если он захочет ее узнать. Наверное, это даже к лучшему, что я больше не увижу Криса. Это игра, в которой мне ни за что не выиграть.
Мне было грустно и легко. Я представляла себе, как с тоской и сладостью буду рассказывать Лоре за бокалом субботней сангрии про то, как мы лежали на дне колодца и накуривались, точно пара подростков. Всю дорогу назад до паба я слушала твой грустный плей-лист и улыбалась сама себе. Похоже, это и была та самая легкость, которую должна была принести мне правда. Я устроилась в углу и стала ждать Мегс, потягивая красное вино.
Зайдя внутрь, Мегс скинула с головы капюшон. Она махнула мне и пошла к стойке. Сейчас она вернется к столику, и я расскажу ей про Бена. Скорее всего, она уже знает о пожаре, сегодня он во всех новостях.