В считанные дни мой придурок, на которого я только что в очередной раз бросил взгляд, занял все пространство вокруг меня. В какой момент я начал дышать им так же, как он дышит мной? В какой момент мой мозг начало перекрывать от всепоглощающей ревности? Подобных чувств я не испытывал даже при расставании с Гретой.
Сегодня, то мое расставание кажется детской игрой, шуткой, не более, чем мимолётной случайностью, по сравнению с тем, что я чувствую к Виктору.
И не могу понять лишь одного — как он выдержал мой побег, был рядом со мной столько времени, запрещая себе приближаться, если его чувства хотя бы отдаленно напоминают мои собственные?
Мой взгляд застыл на его черных глазах. Мы поняли друг друга без слов. Они нам больше не нужны.
Я идиот, что психанул. Он наказал меня и правильно сделал. Сколько еще можно было бегать от него? Ведь я знал, в своем подсознании знал, что чувствую к нему. И все равно бежал. Пока он не подтолкнул меня.
— Утром мы вас выпишем, — сказал мне врач, — если обещаете ближайшие дни беречь руку и сидеть дома. А также вовремя посетить перевязку. Я пропишу вам антибиотики, которые тоже нужно будет принимать.
— Хорошо, — кивнул ему, но смотрел по-прежнему на Белова. Почувствовал, как уголки моих губ поползли вверх. Улыбнулся ему и уже по-русски сказал:
— Утром домой.
— Вы все еще здесь, Белов?
Отец вернулся ближе к вечеру. Уж не знаю, что ему сказал Виктор, но он исчез на весь день и приехал лишь в тот момент, когда время для посещений уже закончилось. Виктора же никакие временные рамки не волновали — даже не зная шведского, он успел со всеми договориться и намеривался просидеть возле меня всю ночь. Минут десять назад он принес нам обоим кофе из автомата и незадолго до появления моего отца начал рассказать мне новости о «Блэкбургере».
— Кристоф, я могу вызвать полицию прямо сейчас или нанять тебе телохранителя, который выставит его вон отсюда, — быстро посмотрев на меня, папа сказал на шведском языке.
Он успел дома переодеться в легкий летний костюм, пошитый из льна, а также держал в руке шляпу, что означало, он приехал сюда на кабриолете.
— Виктор останется здесь столько, сколько захочет, — отрезал я, перейдя на русский.
— Но ты же… — впервые увидел отца на самом деле обескураженным. — Что он тебе наболтал? — он упорно продолжил свой допрос на шведском. — Ты же видел фотографии!
— А вот о них, отец, я бы очень хотел с тобой поговорить!
Я тоже упрямо говорил на русском. Сказав последнее, нажал на кнопку на пульте, так, чтобы принять сидячее положение — половина кровати, относившаяся к изголовью, поднялась градусов на сорок. Этого было достаточно для того, чтобы мне лучше его видеть.