Он еще что-то хотел сказать, но замолк на полуслове. Богавут еще ниже склонился над ним и, схватив его за локти, поставил на ноги.
— Петр Свержнев, — выговорил он злобно, весь охваченный буйством, — Петр Свержнев! Или ты уже давно продал всех нас, если рискуешь так нагло играть комедию с глазу на глаз со мною! Петр Свержнев! Ну, отвечай мне сию же минуту!
Он бурно потрясал монашка за локти, притискивая его туловище к плетеной стене шалаша. И все шепотливо выкрикивал:
— Петр Свержнев, ну, отвечай мне!
Но, наконец, устав от негодования и бурного взрыва, оставил его тело в покое, сделал шаг назад
Руки монашка бессильно повисли вдоль туловища. Он тоже как будто смертельно устал. На шрамы его лица легла как бы тень. В карих глазах мелькнуло что-то, похожее на грусть.
— Вокруг никого нет? — вдруг спросил он приятным грудным баритоном.
— Ни души, — холодно ответил Богавут, — на четыре версты вокруг ни единого жилья. А пастухи отсюда версты за две.
— Ты говоришь правду? — тревожно спросил монашек уже слегка измененным голосом.
— Правду. Отсюда и револьверного выстрела никто не услышит, — глушь… — ответил Богавут.
В мыслях досадливо метнулось: «А зачем я сказал ему о револьверном выстреле? К чему?»
— Поклянись! — точно приказал монашек сурово.
Богавут пожал плечами:
— Клянусь.
— Ну, вот что. Ты все-таки зови меня Григорием Иванычем.
— Хорошо.
— И называй меня «на вы».
— Прекрасно.
— Это во-первых…
— А во-вторых? — спросил Богавут.
— Во-вторых, отведи меня куда-нибудь подальше и от этого жилья. Вон хотя бы в кусты, на берег той речонки, — кивнул монах изуродованным лицом.
— Все еще боишься? Хорошо, — почти дружелюбно согласился Богавут.
Но в мыслях прошло что-то черное, дохнувшее кошмаром, холодом тронувшее сердце.
«Не может быть! — в мыслях решил Богавут. — А если это так, то и жить не стоит! Пусть!»
— Нет стоит, — точно шепнуло приветливое, ласковое небо.
— Стоит, — благоухала степь.
— Ну, идем, — сказал Богавут резко и двинулся к речке.
Монах с трудом отлип от стены и пошел следом за ним, мягко ступая липовыми лаптями.
«И все-таки я напрасно сказал ему о револьверном выстреле! И почему именно сказал о револьверном выстреле?» — мутно и смятенно стояло в мыслях Богавута.
— Неужели? — проговорил он вслух.
— Что неужели? — переспросил его монах.
Он все отставал от Богавута, как-то с мучением припадая на левую ногу, опираясь на толстый суковатый посох. Богавут, чуть обернувшись, сказал:
— Неужели низость человеческая не знает пределов?
— А где ты поставишь пределы вершинам его духа? — вопросом же ответил монах. — Вопрос: где верх, где низ? Вот я перевернул мой посох, и верх стал низом, а низ верхом.