«У меня свой повар, садовник, кучер, целый штат вежливой, хорошо обученной прислуги. У меня, у мужика, у бывшего голого парня! У бывшего сидельца в извозчичьей чайной! И это не сон?»
Горделиво думалось:
«И еще вознесусь! И еще и еще!»
И он хохотал так громко, что расплескивал на скатерть красное вино из стакана, и брелоки на часовой цепочке испуганно перезванивались на его животе.
За обедом он рассказал Ингушевичу случай из своей жизни. Давно-давно в Москве он украл однажды в обжорной лавочке трехкопеечную воблу. Купить не на что было, и он был голоден, как заблудившийся пес. Украл и съел на лавочке Страстного бульвара.
— А через пять лет у меня было шесть тысяч ежегодного дохода! Почему? Отчего? — восклицал он.
Указал на свой смуглый и рябоватый лоб и добавил:
— Обмозговал судьбу судеб! И вывернул ее наизнанку!
Ингушевич подобострастно ловил его слова. Серые глаза Валентины Михайловны вспыхнули горделивым восхищением. Румянец выступил на ее щеках.
— Ты у меня гений, Степан! — оживленно воскликнула она.
Сейчас же после обеда Столбушин, точно опьяненный от торжества, пошел вместе с щеголеватым Ингушевичем в контору проверить отчеты по мельнице. И в конторе за книгами его внезапно стошнило. Нехорошо стошнило, нудно, будто наизнанку вывертывая желудок, спазмами сдавливая глотку. Припадок продолжался долго и был мучителен, но все же Столбушин не придал ему никакого значения. Старательно выполоскал рот, умылся, перешел в другую комнату конторы и продолжал работу, закидывая Ингушевича вопросами, поражая его сметливостью своего огромного ума. Мгновенно окидывая пространные подсчеты, он в то же время вслух высказывал соображения, как возможно удешевить то или другое производство, какими путями можно добиться сокращения рабочих рук. Работа всегда веселила Столбушина, и на этот раз радостное оживление не покидало его ни на минуту.
Но через час после ужина его снова тяжко стошнило, бросая все его тело в холодный пот. Стоя после припадка в одном белье у раскрытого окна спальни, он вдруг чего-то смертельно испугался. Темной тяжестью что-то громоздкое налегло на сердце и огнем зажгло виски.
— Валентина Михайловна, — позвал он жену, — что это со мною?
Та спала в одной с ним спальне, но ее кровать была отделена розовыми нарядными ширмами. Нежась среди подушек и нисколько, видимо, не испуганная припадком мужа, та спокойно ответила:
— Что с тобой? Вероятно, катар желудка. Тебе надо посоветоваться с доктором, съездить в город!
А в его глазах вновь вскинуло туманами. Будто кто постучал в голову стальным молотком: