— Нынче какой день? Вторник?
И опять замолчал в усталой позе, сложив на животе руки. Но в его уклончивом взоре, которым он обменялся с молодым врачом, Столбушин вдруг ясно прочел что-то такое, от чего его обдало холодом и грустью. С трудом цедя слова, он спросил:
— У меня что-нибудь очень серьезное? — И весь замер в ожидании.
Знаменитый доктор вновь обменялся с ассистентом мимолетным и скользким взором, и поспешно стал тереть рука об руку, точно умывая их.
— Если хотите знать, — заговорил он тихо, поспешно и сбивчиво, — пожалуй, да. To есть, ваша болезнь опасна. Но… попробуем, полечим… Вообще я против предсказаний…
Но Столбушин ему уже не верил и хмуро принял рецепт.
Когда он вышел в приемную, где его поджидала Валентина Михайловна, он сурово сказал ей:
— У меня катар желудка…
— Слава Богу! — вскрикнула та. И увидела на его сером лице блуждающие розовые пятна.
Оставив жену в гостинице, Столбушин сказал ей, что поедет сейчас в магазин сельскохозяйственных орудий. И, попрощавшись с ней, вышел на улицу. Но тут же нанял извозчика, чтобы ехать к другому доктору, адрес которого дал ему Ингушевич. После обследования он сказал этому доктору резко и напрямки:
— Я знаю, что я болен смертельно. Но я человек большого торгового дела. И я хочу знать: много ли я еще могу прожить? Прошу говорить правду!
Застигнутый врасплох доктор ответил:
— Самое большое, если вы проживете полтора года. Рак желудка у вас самого скверного типа!
«Так», — злобно подумал Столбушин. Но на ногах устоял.
А от этого доктора он снова поехал к тому, знаменитому, у которого он только что был… Всю дорогу у него очень шумело в ушах, заглушая все мысли. И ощущался холод возле сердца. Добившись наконец вторичной очереди, он с стремительной поспешностью вошел в кабинет и сказал:
— Я знаю, что у меня рак желудка, и что я скоро умру. Будьте добры, скажите, могу ли я еще прожить полтора года? Это мне нужно для моих дел.
Голос его вдруг отмяк, и он говорил, точно извиняясь в чем-то.
— За год можно поручиться, — тихо, как умирающий, проговорил доктор, устало развел руками, поклонился и повернулся лицом к окну.
Прямо от подъезда Столбушин сел на извозчика.
— Поезжай, — сказал он ему сипло.
— Куда? — повернулся к нему лениво извозчик.
— Дурак! — выкрикнул Столбушин пронзительно и резко. — Дурак! Дурак! Тебе говорят, поезжай прямо!
— А еще барин, — лениво протянул извозчик.
Они ехали прямо тусклым руслом улицы. Мелькали прохожие и проезжие, золотые буквы вывесок. Огромная золотая перчатка вывески резко уперлась в глаза Столбушина, как боевая рукавица исполина.