А тот, который сидит на лавочке – зачинщик и организатор, самая главная мразь во всей этой троице, по словам единственного выжившего, но не решившегося обратиться в полицию, бухгалтера.
Странно, одноглазый не собирается ни бежать, ни помогать своим дружочкам. Он продолжает сидеть на лавочке, поигрывая ножом. Мало того, он ухмыляется.
Я расстёгиваю куртку и достаю из подмышечной кобуры пистолет. Ствол привычно ложится в ладонь.
Бах, бах. Стреляю в ноги. С такого расстояния сложно промахнуться. Эхо вторит звукам выстрелов, отражаясь от стен мёртвого дома позади меня. Одноглазый дёргается, вскрикивает, нож со звоном задевает край лавочки и шлёпается в грязь.
Выродок сползает туда же. Подхожу ближе. Вот. Вот теперь наконец-то на его лице появляется страх.
Я хватаю ублюдка за шкирку, бросаю лицом в коричневую жижу посреди мокрой глины.
Затем стреляю в его кисти. Четыре выстрела, минус четыре пальца. Перезаряжаюсь. Возможно, мне только кажется, что я отстреливаю ему пальцы, которыми он рвал платье моей изнасилованной и забитой ногами жены, потому что в кровавом месиве, учитывая грязь, сложно разобрать, где вообще его пальцы.
Расстреливаю его руки до локтей, его ноги до колен. Просто не хочу, чтобы он сразу подох.
Обвязываю его верёвкой, прочной, словно трос, как мне сказали в рыболовном магазине, и таскаю его туда-сюда мимо дёргающихся в агонии его корешков, по этой грязной, мокрой дороге, на которой он грабил, насиловал и убивал.
Перед смертью он хорошо запомнит всю эту грязь.
Ну а если и позабудет, в аду я напомню ему о ней.
Аренда дома на отшибе
Аренда дома на отшибе
Грузовик подпрыгивал на колдобинах и мы с водителем – седоусым сухопарым работягой, тряслись на манер китайских болванчиков, один из которых, в виде собачки непонятной породы, устойчиво держался на приборной панели. Разница состояла лишь в том, что собачка, в отличие от нас, трясла исключительно головой.
Водителя звали Петром. Улыбаясь так, будто свиделся со старым другом, он встретил меня на небольшой площади у железнодорожной станции, представился, крепко пожал своей мозолистой рукой мою, и предложил забросить сумки в кузов старенького, годов восьмидесятых, ГАЗ-53. После того, как мы выехали на шоссе, Пётр поинтересовался:
- Слушай, а если не секрет, это… зачем тебе туда?
- Хочу побыть в тишине. Поработать немного.
- Шумно в Москве, да? – сказал он и добродушно рассмеялся.
- Шумно, – улыбнулся я в ответ.
- Слушай, не возражаешь, если я закурю?
- Не возражаю. Я, собственно, тоже курну.
Пётр взглянул на пачку «Честера», которую я достал из кармана рубашки и, усмехнувшись, сказал: