— Тебе нужно отдохнуть.
— Берислава, я в первые дни на корабле блевал двадцать четыре часа в сутки. Это — не показатель, — он почти рычит. Угрожающе. Ему явно нехорошо. На лице написано.
— У тебя жар был ночью. И сейчас, я уверена, есть, — она тянется к его лбу, привстав на цыпочки, но мужчина просто отодвигает девочку от себя. Выставляет вперед каменную руку, не дозволяя.
— Этот вопрос не обсуждается. В семь я выйду в море.
Берислава замолкает. Отходит, как он и требует, тем самым китобоя удивив. Не мешает.
Но зато у входной двери, уже раскрытой, становится мертво. Смело глядит на него, вздернув голову, поджимает губы. Воинственно подрагивающие от холодного воздуха волосы, все ее подрагивающее от холода тело… все на обозрение.
— Волки нападают со спины.
— Мне ты важнее.
— Берислава, — он хмуро, устало вздыхает, до предела застегнув свою куртку. Никогда такого не было. Ему все еще холодно. — Что за игры? Если так хочешь сопротивления, ночью я тебя прямо отсюда унесу в спальню.
— Будь здравым, Сигмундур. Хоть раз. Ты не дойдешь до базы.
— Ты меня недооцениваешь…
— Я за тебя боюсь, — она не чурается этого, не замалчивает. Говорит глаза в глаза, твердым тоном, с горящим взглядом, — ради меня, останься дома. Хоть на день.
— Я был неделю… препирательства все равно ничего не дадут. Уйди с дороги, — еще пять минут, и он точно опоздает. А Рагнар, и так за вчерашнего кита обглодавший ему все кости, обязательно на этом отыграется.
Отчасти, это причина его столь ярого упрямства. Капитан не должен усомниться. Капитан все равно в проигрыше. Последнее слово за Сигмундуром.
Берислава неровно выдыхает.
— Отшвырни меня.
Своими маленькими ладошками, детскими почти, с мертвой хваткой цепляется за дверной косяк. Раздвигает ноги, его перекрывая. Игнорирует жуткую дрожь, что терзает тело в пижаме, когда стоит почти на улице в такой мороз. На волосы цвета красного дерева налипает снег. Синеют губы.
Китобой, по-своему восхищенный ее решимостью, сегодня все же намерен побороться.
Он мрачно усмехается, прищурившись, и протягивает к Бериславе обе руки.
Она пугается, побледнев, но не отступает. Просто кусает губы.
— Я не сделаю больно, — тихо клянется он, ужаленный ее проклюнувшейся боязнью.
Мужчина, разумеется, не намерен ее «отшвыривать» или же насилу отдирать с прежнего места. Он трепетно, но крепко обвивает ее талию… зарывается лицом в волосы… привлекает замершее тело к себе… и поднимает.
Догадавшись, что делает, Берислава брыкается. Со всей своей силой, не больше, чем у кошки, толкает его в грудь. Назад. В дом.