— Киты одиноки, — шепчет, глядя точно в ее глаза, Сигмундур. Решается. — Кит — это я, Берислава. И судьба у нас с ним должна была быть схожая… если бы не ты.
— Китобой… ты китобой потому, что видишь в этом какую-то истину?..
— Смысл. Для другой жизни я просто не гожусь, — он безрадостно хмыкает. Отодвигает топор подальше от них, тревожась за девушку, — эта чащоба, этот дом, камин, эта вонь… Берислава — это я. Я такой, какой есть, и ничего не изменится. Чуда ждать бесполезно.
— Сигмундур, чудеса не обязательны. Нужна вера.
— Вера не кормит, guld. Знаешь, кем я начинал? Семинаристом. Только общение с Богом в тот момент мало утешало.
— Убивать запрещено божьим законом… — она выдыхает, — ты с ним воевал.
И как только умудряется зреть в самую суть? Сигмундур, пожав плечами, сдавленно кивает.
— Так и запишешь потом, что я человек, который воевал с Богом, — закатывает глаза, усмехнувшись. Но сразу же останавливает себя и грубый смех. Наклоняется к ней, обхватив руками за плечи, а взглядом остановившись на одном уровне. — Но Берислава, если той ночью на мою базу тебя послал Бог… я готов заключить с ним перемирие. И признать себя последней тварью.
— То был холод…
— Тогда я в неоплатном долгу перед ним. Ты для меня поистине бесценна.
Она рдеется, смятенно взглянув на него из-под ресниц. Улыбкой, наполненной и обожанием, и трепетом, и благодарностью озаряет все вокруг солнечным светом. Куда более ярким, чем скупое гренландское светило.
— У меня для тебя кое-что есть, — и, не растягивая интригу, вынимает из кармана нечто небольшое, тканевое и синее. С двумя плавниками. — Это… твое тотемное животное, Сигмундур. Раз уж ты себя с ним отождествляешь.
Мужчина как впервые глядит на маленького кита из ниток, сотканного с такой трепетностью и профессионализмом. Изучает крошечные петельки.
— Твои книжки пригодились, — под его заинтересованный взгляд, быстро объясняет девочка, — спасибо, что не выбросил их.
Китобой ухмыляется.
Китобой поджимает губы.
Китобой заговорщицки ей подмигивает.
…А затем китобой, пользуясь своим силовым преимуществом, подхватывает Бериславу под мышки. Кружит, держа на весу. Молча. Но с куда большим количеством слов, чем обычно.
Восхищенная его радостью по поводу подарка, блеском его глаз, она только хочет сказать что-то… но он перебивает. Сегодня ему не пристало ждать.
— Я люблю тебя, Берислава.
Признание выходит у него не совсем таким, каким ему следует быть обычно. Спонтанное, резкое, высказанное без лишних сантиментов, даже слишком серьезным голосом на фоне такого взгляда, не до конца напитавшееся чувствами… без долгой подготовки, стеснения и явного энергетического посыла.