— Я тоже их не люблю, — пожимает плечами он, — но порой нужно через эту неприязнь переступать.
— Легко говорить врачу…
— Но теперь-то вы все знаете, прием не будет для вас неожиданностью.
Он действительно пытается уговорить меня на повторное обследование? О господи…
— Спасибо, но не стоит.
— Белла, тридцать шесть недель — тот срок, на котором нужно появиться перед врачом.
— У меня тридцать.
— Я умею ждать.
Я поджимаю губы и впервые хочу уйти от него. Прямо сейчас. Прямо здесь, забрав пакет, развернуться и отойти к подъезду. Разговор перерастает в полную противоположность того, что я хотела бы.
— Спасибо за приглашение, доктор Каллен.
— Подумайте чуть-чуть, — мягко просит он, второй раз глядя мне прямо в глаза и пробираясь до самых костей этим взглядом, — я не хочу, чтобы с вами и Элиз случилось что-то плохое.
Я киваю. Обреченно, досадно и согласно. Не на приглашение, а на его слова. Только на слова. Всего лишь.
— Мне нужно закончить с костюмом сегодня…
— Конечно, мы уже подходим. Того самого Эдуарда Четвертого?
— Елизаветы Боуз-Лайон — матери нынешней «Лиззи», — отвечаю я, вспомнив то светло-бронзовое платье, над которым проработала весь вчерашний день, — а она любила сложные наряды.
Мы останавливаемся перед подъездом. Я забираю у него пакет.
— Белла, — прежде чем отпустить меня, Эдвард протягивает мне бумажку с набором цифр, выуженную из левого кармана. Смотрит серьезно и внимательно, прямо как Фабуло, когда говорил нечто важное, — если что-то случится, позвоните мне. Я смогу помочь.
— В смысле?..
— Всякое бывает, — он вздыхает, дожидаясь, пока я заберу предложенный дар, — мне так будет спокойнее. Как доктору.
Я рассеяно киваю, укладывая листочек в кармашек сарафана.
— Хорошо, мистер Каллен. Спасибо.
И, набрав код домофона перед входом, попадаю-таки домой.
* * *
Белла не звонила мне больше месяца, а я все еще не ставил телефон на виброрежим. Квартира Барбары располагалась через два дома от ее, и каждый раз, устраивая наши встречи, я ходил мимо нужного подъезда, высматривая в девушках вокруг Изабеллу.
Это был уже не просто интерес, это было настоящее волнение. Я переживал за нее так, будто имел к ней какое-то отношение. Еще в тот день — следующий после приема — когда доктор Уотнер показал мне прошлогодний выпуск какого-то желтого журнала, в котором была «ошеломляющая статья года» про Фабуло Фортессо — «человека, покорившего наши сердца своим великолепным баритоном» — я узнал, кем была та «девочка», партию с которой он со всей жестокостью отыграл в суде.
Жена Великолепного была низложена до маленькой квартирки в старом доме.