Ни одна нога, сломана она или разбита, не помешает.
Я ей не позволю.
* * *
Ты испуганно вскрикиваешь, когда открываешь мне дверь. Моя красивая, всегда сдержанная девочка, вскрикиваешь, приложив ладошку ко рту. Твои карие глаза распахиваются, твои брови выгибаются, а пальчики дрожат.
Чуть-чуть иная реакция, чем я желал видеть.
— Эдвард? — спрашиваешь, поджав губы. Часто моргаешь, пытаясь понять, что это действительно я. Смотришь мне за спину, ищешь… что ты ищешь? Машину? Снегоход? Не нужно, малыш. Я сам пришел.
— Это ты… ты… откуда? — путаешься в словах, намереваясь представить себе, каким образом я здесь оказался. — Я же звонила, ты был в Америке…
Я улыбаюсь тебе. Нежно, мягко, с любовью. И, опираясь о косяк, с вожделением смотрю на обстановку твоей гостиной, разместившейся по ту сторону двери.
Сообщаю, что это сюрприз. Правда, чуть припозднившийся… но он может войти? Или уже совсем поздно?
Ты сразу покрываешься румянцем — с ног да головы, вся. Сильно-сильно прикусываешь губу, шире раскрывая мне дверь. Бормочешь извинения, отходя в сторону, чтобы не мешать мне. Помогаешь переступить порог.
— Ты что? — с ужасом всхлипываешь, заметив, к сожалению, что немного хромаю. — Эдвард, что случилось?
Усаживаешь меня на пуфик в прихожей. Присаживаешься рядом, потирая руки.
— Ты же так замерз…
Меня пробирает на смех. Мне уже не холодно, не больно и уж точно все равно, какая за окном метель и сколько снега обещали. Ты здесь. Ты здесь и со мной в Рождественскую ночь. В своей ночнушке с медвежатами, с распущенными, слегка волнистыми после душа волосами. За твоей спиной телевизор, по которому идет какая-то черно-белая праздничная комедия. На диване плед и косточка Вудди. Он сам уже соскакивает с дивана и бежит ко мне. Ты его отталкиваешь, а я глажу. По пушистой, по теплой шерсти.
— Дороги же закрыты, — шепчешь ты, приказывая псу сидеть и прижимая мою ладонь к себе в попытке согреть, — я слышала, самолеты не летают… «снегоапокалипсис»!
— Британцы любят преувеличивать.
Ты смеешься со мной. У тебя на щеках слезы, но ты смеешься. На мгновенье отрываешься от меня, чтобы закрыть дверь, а потом возвращаешься. Пробегаешь пальцами по волосам.
— Ты весь мокрый.
— Снежинки, — тихо раскаиваюсь я, — все претензии к ним.
Ты глубоко вздыхаешь, качая мне головой. Снисходительно, но с недовольством. И встаешь, готовая к решительным действиям.
— Тебе нужно переодеться.
Я ухмыляюсь. Так, как тебе не нравится, хитро. И хватаю за руку, притягивая обратно к себе. Устраивая как раз промежду коленей, чтобы не заморозить ненароком объятьями — на твоей коже и так уже мурашки, — но в то же время почувствовать рядом. Ты представить себе не можешь, малыш, насколько я соскучился. Весь путь из леса — тот километр, после ямы — я думал только о тебе. О том, какая же ты у меня красивая…