Годы несильно изменили Эдварда — куда сильнее его меняли постоянные боли. Мужчина сохранил густоту волос и глубину темного оливкового взгляда, черты его лица смягчились с рождением дочери, став теплее, а фигура и вовсе не пострадала. Эдвард был моим Эдвардом. Им он и остался.
— Ничего себе, — восхищенно выдает он, поочередно обнимаясь с каждым, кто подходит ближе. Затем наступает черед Полин, терпеливо ждавшей своей очереди, которая с недетским обожанием зацеловывает щеки своего героя.
— С праздником, папочка!..
— Девочки, — Каллен утягивает нас в объятья, выловив из нашей небольшой толпы и меня, и тепло целует. Дочку в лоб, меня — в губы. И ухмыляется.
Мы словно бы одни теперь. Как на пляже, когда гуляем по нему вечером, как в доме, когда отдаемся страсти, как в сказке… сказке, что так часто читаем Апполинарии.
— Ты моя самая замечательная Золотая Рыбка, Белла, — ласково и доверительно сообщает Эдвард, приникнув к моему виску, — золотая рыбка, что исполняет все, даже самые невероятные, желания. Люблю тебя. Всегда.
Я обвиваю его за шею. Я целую его в ответ.
Всегда.
Идеальное слово.
Дороже кровного родства,
Нам в жизни близость душ
бывает.
И не нужны тому слова,
Кто нас душою понимает.
Когда достаточно лишь взгляда,
И всё понятно с полуслова.
И громких фраз совсем не
надо,
Души тепло, всех чувств
основа.
Души к другим расположение,
В нас дружбу крепкую
рождает.
Души взаимное влечение,
Любовь нам дав, огнём
пылает.
Душою близкий нам —
соратник,
Понять всегда сумеет нас.
Развеселить сумеет в
праздник,
И успокоит в трудный час.
Дороже кровного родства,
Нам в жизни близость душ
бывает.
И целым станут — одним, два,
Когда она любовь рождает.
[6]